Артем Варгафтик: «Мне все интересно и любопытно, откуда эта музыка взялась»
Двухкомнатную квартиру с вместительной кухней в старом сталинском доме вблизи станции метро «Автозаводская» Артем Варгафтик получил в наследство от деда. Сюда популярный телеведущий канала «Культура» (передачи «Оркестровая яма» и «Партитуры не горят») переехал почти три года назад. Ничего менять в ней не стал.«Квартирный ряд»: Артем, ремонт делать не собираетесь, или просто руки еще не дошли?
Артем Варгафтик: Как получили эту квартиру дедушка и бабушка более полувека назад, в таком виде она до сих пор и существует. Я не собирался и не собираюсь делать здесь никакого ремонта. Испытываю непреодолимое отвращение к самому этому слову и действу. Собственными руками устроить здесь разорение, на которое больно смотреть? Да еще при этом убеждать себя в том, что это нужно для того, чтобы потом здесь было нечто такое, чего у других нет? Такая перспектива меня совершенно не радует. Поэтому все, от лепнины на потолке до обоев и пола, все здесь в первозданном виде.
К.Р.: Стены и вещи как бы хранят дух прошедшего времени? Вы ощущаете эту ауру?
А.В.: Конечно. При жизни ныне покойных дедушки и бабушки в этом доме была совершенно удивительная атмосфера. Когда меня сюда приводили, так мне здесь было хорошо, спокойно, уютно, как будто время вообще останавливалось. Боюсь, что мне здесь создать такую атмосферу собственными руками не удается. Для этого нужно другое отношение к жизни.
К.Р.: Другое – это какое?
А.В.: Наверное, очень много в жизни надо пережить, чтобы ценить домашний уют, комфорт, все то, что объединяет понятие «дом». На мою долю не выпало такого, что пришлось пережить моим старикам. Один тридцать седьмой год чего им стоил…
В Гражданскую войну дедушка был в частях особого назначения. Сколько я его помню, он был абсолютно лысым, а на затылке у него была вмятина. Когда гладил его по голове маленьким, спрашивал, что это такое? Мне объясняли, что в войну его осколком зацепило. Действительно зацепило. Да только не на фронте…
Дед мой по професии теплофизик. Во время какого-то очень сурового взрыва на объекте, где он занимался отладкой всяких там вещей, ему очень здорово досталось, и от этого осталась вмятина. Тогда же, чтобы извлечь осколок, его и побрили наголо. Когда узнаешь про все это, совершенно по-другому начинаешь относиться к дому. А что я? Всего лишь музыкант, я и пороху-то не нюхал.
К.Р.: Не расстраивайтесь, Артем, сколько вам суждено пороху в жизни понюхать, столько и будет. Скажите, а квартиру эту ваш дедушка тоже за «что-то» получил?
А.В.: Да. В 1950 году мой дед Натан Борисович Варгафтик, профессор физики, получил Сталинскую премию как автор справочника по теплофизическим свойствам жидкости и газа. Вслед за премией появилась и эта квартира. Люди, имевшие отношение к теплофизике, хорошо знали дедушку и его справочник с многочисленными таблицами, над которыми он много работал. Так между собой и говорили: «Посмотри у Варгафтика». С 1956 и по 1984-й, то есть до выхода на пенсию, дед преподавал физику в МАИ. Прожил почти 90 лет.
К.Р.: Выходит, что замечательный справочник Варгафтика делался вот за этим видавшим виды письменным столом?
А.В.: А где же еще?! За этим же столом много работал мой брат. Он старше меня на 9 лет, математик. Какое-то время очень серьезно занимался любимой наукой. Сейчас работает в Интерфаксе экономическим аналитиком. А я за этим столом написал уж не знаю сколько коротеньких рецензий, на которые подрядился ради приработка. Здесь стоял компьютер, а не телевизор с видаком, как сейчас. Больше ничем, я думаю, этот стол не знаменит.
К.Р.: А правду говорят, что вы сюда привезли только два новых кресла и ничего больше?
А.В.: Нет. Кресел три. Одно у письменного стола, другое – в той комнате и третье – на кухне. Больше ничего нового в квартире не появилось. Правда, вчера одна новинка все-таки появилась. На выходе из Гнесинского института стояли коробейники. Я остановился. Товары у них все блестят, и я, как сорока, на них среагировал. Подошел и купил электрический чайник… А при переезде еще пару лампочек пришлось купить. Практически больше ничего нового нет. Все, как было. Единственное, что я поменял в этой квартире, это правда, краны и стиральную машину. В первую очередь, конечно, краны и трубы, которые пели…
К.Р.: Артем, а петь вы умеете? Ведь слух-то наверняка у вас хороший?
А.В.: Не просто хороший. Абсолютный слух. И хотя чисто могу воспроизвести какие-то звуки, петь не умею, потому что у меня нет красивого, поставленного певческого голоса. Да ему, собственно говоря, неоткуда и взяться.
Когда в хоре детской музыкальной школы я должен был петь, это было для меня величайшим испытанием, я мучился со страшной силой. Из-за этого у меня было два прозвища: гудошник и лягушатник. В конце концов, меня от них освободили.
К.Р.: Как и всем рыжим, вам в детстве доставалось?
А.В.: Как видите, у меня только борода рыжая. Редко, но такое бывает. Так что кличка рыжий ко мне не прилипла. Но прилипла другая – «Сеньор Помидор». Дело в том, что в детстве я почему-то то и дело краснел без всяких причин, что свойственно, кстати, еще и рыжим. Других дразнилок я не помню. Все пытались переделывать мою фамилию, но у них ничего из этого не получалось.
К.Р.: С детством разобрались. А отчего сейчас можете покраснеть?
А.В.: Очень часто я краснею от неловкости за собеседника. Это из-за излишней восприимчивости. Когда я слышу, что человек говорит что-то не то или просто заблуждается, или, не зная подробностей, излагает их не так, как они мне известны, я начинаю понимать, что он врет. Но он почему-то не краснеет, а я краснею, если он врет мне в глаза.
К.Р.: Скажите. Артем, петь вы не умеете, ладно, а на чем-то, кроме своей виолончели, играть умеете? Вон у вас пианино стоит…
А.В.: Играть на пианино совершенно не в состоянии, хотя глазами все могу понять, вижу ноты, но сыграть это пальцами для меня очень сложно… Так что за последние 10 лет, после моего окончания Гнесинского института, на этом инструменте никто не играл. Сейчас пианино абсолютно расстроено, поэтому на нем хорошо устроился ноутбук.
К.Р.: Не лучшее использование музыкального инструмента… Ответьте мне на такой вопрос: сейчас, занимаясь музыкой, можно нормально жить? Вы, к примеру, как устраиваетесь?
А.В.: Что до моей трудовой деятельности, то где я только не работаю: и веду концерты, и читаю два курса лекций в Российской академии музыки («Гнесинке») – музыкальную журналистику и историю виолончельного искусства, – и служу на радио «Культура», а еще недавно вы меня могли услышать и на «Эхо Москвы». К тому же веду две программы на ТВ, на канале «Культура».
К.Р.: Эти передачи – «Оркестровая яма» и «Партитуры не горят» – в них больше сходств или различий?
А.В.: Различий в этих передачах гораздо больше. Общее в них, наверное, только то, что они в той или иной мере касаются классической музыки.
В «Оркестровой яме» от меня вообще зависит не очень много: я там по степени своего влияния на события человек предпоследний. Там же огромное количество света, 7 камер, много разного народа, и это уже процесс, настоящая студийная передача, дополнительная сложность которой состоит в том, что это слияние ток-шоу с концертом по заявкам. Между тем и другим приходится лавировать. Поэтому, если бы это зависело от меня, то я с огромным удовольствием делал бы программу в реальной оркестровой яме какого-нибудь театра, за пультом, где сидело бы нас трое-четверо, и мы бы вели тот же самый разговор, а параллельно кто-нибудь что-нибудь показывал бы с инструментами.
Такой вариант был бы мне гораздо интересней, чем стоять в этом желтом круге и говорить: а вот вы скажите, а вот теперь – вы! Моя роль ведущего здесь состоит лишь в том, чтобы поддерживать и направлять разговор в нужное русло.
К.Р.: Правильно ли я делаю вывод, что «Партитуры не горят» вам ближе и интересней?
А.В.: Конечно, ведь в «Партитурах…» я вообще один в камере хожу и рассказываю. К тому же, это моя авторская передача, она привычней, потому что она старше, и от меня там больше зависит: я знаю, что должно получиться. Передача задумана мною с целью разобраться в нескольких вещах: откуда вообще взялась данная музыка, и почему она получилась именно такой, а не другой. Ведь на самом деле не существует музыки в готовом виде, и мне всегда интересно и любопытно узнать, откуда она вообще взялась. Конечно, легче всего сказать, что данный композитор был просто гениален, потому так и написал. Но это не ответ на вопрос. И я ищу, хотя понятно, что невозможно найти один единственный правильный ответ.
К.Р.: Артем, а вы не ищите ответа на вопрос: как бросить курить? Мне кажется, вы дымите просто «по-черному»?
А.В.: Действительно, курю много, но пока выхода из ситуации не вижу. Кстати, это может быть и наследственное. Моя бабушка курила сигареты «Пегас» в преогромном количестве. Я хорошо запомнил ее пепельницы с окурками.
К.Р.: А кальян вам для чего?
А.В.: Кальян мне подарили на Новый год. Я попробовал один раз, оказалось, что запускать его очень интересно, но безумно сложно. Там кладется такой брикетик табака, который потом плавится и обтекает с этой верхней штуки. Сначала впечатление такое, что куришь сигареты с тройным угольным фильтром, вообще ничего не чувствуешь. Потом постепенно голова начинает съезжать, но больше ничего. Видимо, это рассчитано на балдеж в течение трех-четырех часов. Но где их взять-то? Как будто больше делать нечего.
К.Р.: У вас сохранились какие-нибудь семейные реликвии?
А.В.: Да. Одна из них достаточно редкая штука – подсвечник для семи ханукальных свечей. Он из дома моего прадедушки по маминой линии, который был довольно богатым и известным киевским купцом. Мы с мамой были в Киеве, когда еще были живы наши киевские родственники, которые водили нас по Андреевскому спуску к Житневу базару, он же Хлебный рынок. Там нам показали дом в точности похожий на дом моего прадеда. Такой одноэтажный каменный старинный дом. Сейчас уже, сами понимаете, времена сильно изменились.
К.Р.: Однако же ваше время отсчитывают довольно симпатичные старинные часы с крутящимся маятником…
А.В.: Что вы, это совершенно дешевая вещица, просто грубая подделка. Мне все время говорили, что для успокоения нервов очень полезно смотреть на такой вот маятник, который туда-сюда мотыляется. Мне же приходилось бывать в богатых домах, в старинных музеях. Там обычно стоят каминные часы, они несколько побольше этих, сделаны не из пластмассы, а из благородных материалов. Маятник у них действительно в постоянном движении. А мой чуть покрутится и останавливается, никакого тебе вечного двигателя. Спасибо, еще время нормально показывают.
К.Р.: Из многочисленных производственных командировок привозите какие-нибудь сувениры?
А.В.: Обязательно. Из музея с Бейкер-стрит привез почти настоящую кепку Шерлока Холмса, которая стоила 20 фунтов. Нормальное фанатское производство. Какие-то мелкие штучки из Испании, камушек с Мальты из Мальтийского ордена, башмачок из Мадрида, в который можно складывать всякую мелочевку. А вот этот ослик – мое недавнее приобретение в отделе игрушек в Вене. Когда он начал мотать головой, я радовался этому как ребенок.
К.Р.: Да, что ни говорите, а мужчины – это вечные мальчики…
А.В.: Естественно. И это нормально. Я этого ослика, честно говоря, хотел подарить. Но потом не смог с ним расстаться.
К.Р.: Надеюсь, огромная коллекция музыкальных дисков у вас – это уже увлечение взрослого серьезного мужчины?
А.В.: Да, у меня несколько полок одной классики. Причем, очень хитро все поставлено. Если начать с середины, здесь старинная музыка идет: французы, ХVIII век, Гендель, потом просто разные композиторы ХVIII века, в том числе Теллеман, Гайдн. Затем стоят французские авторы ХIX–ХХ веков. Здесь Вивальди и прочие итальянцы. Наконец, все вперемешку. Там Брамс, в основном.
Вот это – русские авторы: Глазунов, Римский-Корсаков, Мусоргский. Здесь Рубенштейн, Сибелиус. По композиторам, естественно, расставлено: Мицковский, Прокофьев, Дворжак, чехи и так далее. Бетховен, за спиной у него Шуман. А это – еврейские, синагогальные вещи. Тут идут всякие-разные исполнители, современная нововенская школа ХХ века, Малер, Брукнер и другие. Затем всякие редкие романтики. А вот — Моцарт и Бах. Но все это вперемешку, и только я знаю, где что лежит.
К.Р.: К классической музыке, похоже, вы действительно относитесь очень серьезно. Значит ли это, что и консерватория для вас – дом родной? Наверное, в первом ряду всегда сидите?
А.В.: Действительно, я частенько там бываю, да и музыканты нередко приглашают меня на свои концерты. Но я всегда сажусь как можно дальше. А в Большом зале консерватории всегда четко выбираю одно и то же место: я всегда сижу на деревянных ступеньках первого амфитеатра по самому центру, это меня так научили в училище, когда я только туда поступил.
К.Р.: А можно спросить – почему?
А.В.: Да просто там лучше слышно. И я много раз убеждался в этом. Главное, вы не слышите лишнего гудения. Ведь человеческая аура – это либо дефект звучания, либо избыточное совершенство акустики. Акустика прибавляет звуку то, чего в нем нет. А на моей ступеньке слышно так, как есть, как нужно, как должно быть.