Никольская: алхимисты и расстрельный дом
За время нашей двухнедельной разлуки закончилось то ли второе, то ли третье бабье лето, и решительно покатило к зиме. Во что, расслабившись от затянувшегося тепла, верить никак не хочется. Но лаконичный ноль на уличном термометре пресекает всякие оптимистические ожидания – явно не месяц май. Тем не менее, мы, как обещали, вернулись на Никольскую улицу, чтобы уже в другой, холодной реальности, завершить начатую прогулку.
Настойка прочности
Так уж получается, что речь часто идет о больше не существующих достопримечательностях, вот сгорел «Славянский базар» в 1993 году, и ладно. Но я же помню эту аптеку № 1, которую все равно называли «аптекой Феррейна», хотя почти все достигнутое этой славной династией перестало существовать. А имя осталось. Настолько, что «политик и предприниматель» Брынцалов, на манер дешевых китайских производителей, пишущих на кроссовках почти не отличимое на глаз «abibas», назвал свою аптекарскую компанию «Ферейн». Всего лишь одну буквочку убрал, зато никаких проблем с наследниками. Размах у Брынцалова-Ферейна тоже был не слабый – цеха, лаборатории… Да вот беда: в 2006 году сотрудники МВД изъяли у фирмы фальсифицированные лекарства, чего у подлинного основателя феррейновского дела препунктуальнейших Карла Ивановича и посвятившего этому делу жизнь Владимира Карловича, конечно, случиться не могло. Так что вернемся к первоисточникам.
Первая аптека появилась в Москве в 1581 году, когда английская королева Елизавета Iприслала Ивану Грозному лекарств и «алхимистов» – для царевых нужд. Прочий же люд вполне обходился травами в лавках «зелейного ряда» и советами знахарок. В 1672 году на Ильинке открылась аптека «для продажи лекарств всяких чинов людям», но ясно, что большая часть населения предпочитала лечиться по старинке. Революцию в этом деле устроил тяготеющий к цивилизации Петр Первый. Указом от 22 ноября 1701 года он запретил рыночную продажу целебных средств и повелел: «для всяких надобных и потребных лекарств быть на Москве вновь осьми аптекам, и построить те аптеки в Китае и в Белом и в Земляном городах, на больших проезжих и пространных и многолюдных улицах без всякого утеснения». Первая «лицензия» досталась Иоганну Готфриду Грегори, лично знакомому Петру. Вторая – Даниилу Гурчину (она-то впоследствии и перешла в руки Феррейнов).
С Гурчиным случилась история на манер брынцаловской. Продаваемая им Confectio Alkermes, так называемая «настойка прочности» (в составе сырцовый шелк, яблочный сок, земные перлы, мускус, янтарь, листовое золото, сахар и мед), которую применяли во всех случаях жизни – от сердцебиения до оспы – оказалась некачественной и была конфискована.
Медведь на Лубянке
Словом, как говорится в сказках, долго ли коротко ли, но, попереходив из рук в руки, в 1832 году гурчинская аптека стала собственностью Карла Ивановича Феррейна и поселилась на Никольской улице. В полной мере участвовал в фармацевтической деятельности отца и сын Владимир. Аптека находилась на бойком месте, выбор препаратов предлагала широчайший, славилась квалификацией фармацевтов и внимательностью к посетителям… Что еще нужно для популярности?
Постепенно росло количество смежных служб и предприятий – плантации лекарственных трав в Подольском уезде (нынешнее Бутово) и в Крыму, химическая фабрика в Ярославской губернии, фармацевтический завод в Нижних Котлах (Нагатинская), всевозможные лаборатории… К концу 19-го века аптеке в старом помещении стало тесно, и Феррейны затеяли грандиозную перестройку. По проекту архитектора Эрихсона (по другим данным – академика архитектуры Шапошникова) в 1899 году возведение четырехэтажного здания, имевшего со стороны Никольской (№ 21) черты необарокко и псевдоготический дворовый фасад, было завершено. Башенка с установленными для «общественного удобства» часами возвышалась над местностью, став ее доминантой. Фасад украшали четыре статуи богини Гигии, кормящей из чаши змею.
Эта самая крупная на то время в Европе аптека имела также роскошное внутреннее убранство – золоченые вазы, дубовые шкафы, мраморные лестницы… Чехов в рассказе «В аптеке» описывает это так: «Словно к богатой содержанке идешь, взбираясь по аптечной лестнице, лоснящейся и устланной дорогими коврами, – ступить страшно!».
Прямо скажем, аптека и так не пустовала, но для пущего привлечения посетителей Владимир Феррейн придумал хитрый «рекламный ход». О целебных свойствах медвежьего жира было известно давно, входил он и в состав многих лекарственных препаратов. Так вот: Владимир Карлович завел себе живого медведя. И каждое утро аптечные работники водили его (разумеется, на цепи) на водопой – к фонтану на Лубянской площади. Надо ли говорить, каким восторгом горожан сопровождалось это «утреннее омовение»? Ну, и, разумеется, лекарства, изготовленные на основе медвежьего жира, шли нарасхват.
Семья Феррейнов спешно покинула Россию в 1917 году. Правда, по некоторым сведениям, Владимир Карлович впоследствии работал на собственном, уже национализированном, предприятии кладовщиком. Бутовские угодья в 1931 году превратились во Всероссийский институт лекарственных и ароматических растений (ВИЛАР), а аптека на Никольской стала Аптекой № 1, так же любимой москвичами. В 2004 году на ее дверях висела табличка: «Аптека № 1 временно закрыта». А в 2008 году на этом месте открылся французский ресторан.
Без обжалования
Бок о бок с бывшей аптекой (№ 23) находится дом, за который шли долгие бескровные бои. Внешне он ничем не примечателен. Правда, оценить это трудно: с 2006 года фасад закрыт плотной строительной сеткой, которая время от времени украшается рекламой. В здании Ремесленной управы с 1935-го по 1950 год размещалась Военная коллегия Верховного суда под председательством Ульриха – один из основных элементов в механизме сталинских политических репрессий. Механизм осуждения по «особым спискам» появился после убийства Кирова. В соответствии с принятым постановлением, следствие велось в ускоренном порядке, судебные слушания длились 10-15 минут, производились без участия сторон, адвокатов и вызова свидетелей. Приговор не предполагал обжалования и немедленно приводился в исполнение.
По воспоминаниям Льва Разгона, самым страшным ответом, который родственники арестованных могли услышать в справочной НКВД на Кузнецком мосту, это переадресация в справочную Военной коллегии. Рассказывали, что часто расстреливали – прямо в подвалах дома. Тогда, мол, тела складывали в ящики для патронов и на крытой грузовой машине отправлялись в Донской монастырь для сожжения в крематории. Но документальных свидетельств подобного, естественно, не существует. Родным проследить путь арестованных было практически невозможно: «десять лет без права переписки», и все тут. Только и оставалось питаться слухами: мол, видели там-то и там-то. Так, долгое время не были известны точные обстоятельства и дата смерти Осипа Эмильевича Мандельштама, пока в 1989 году исследователям не удалось добраться до личного дела «на арестованного Бутырской тюрьмы», где был акт о смерти, составленный врачом «исправтрудлагеря» и дежурным фельдшером. В стенах Военной коллегии, в частности, были приговорены к расстрелу Бабель, Пильняк, Кольцов, Мейерхольд, Тухачевский, Бухарин, Зиновьев, Каменев…
Браунинг на погосте
В 1950 году комплекс строений по Никольской, 23, был передан городскому военкомату, который и занимал его до начала 2000-х. Затем владельцем здания стал «Сибнефтьгаз», вознамерившийся снести его вместе с подвалами, вырыть подземную парковку и отстроить заново. Общество «Мемориал» забило тревогу, напомнив московскому правительству о трагическом прошлом дома и намерениях 90-х годов – разместить там музей политических репрессий. Вопрос о музее отпал сам собой: неподалеку, на Петровке, возле спрятанной за оградой мощной колоннады Генеральной прокуратуры, в 2004 году открылся музей ГУЛАГа. Там во дворе стоит смотровая вышка и смотрят через колючую проволоку со старых кирпичных стен погибшие в сталинских лагерях. А внутри – карта «ГУЛАГ СССР», на которую нанесены свыше 500 мест лишения свободы, рудники, лесоповалы, каналы, построенные заключенными. Дмитровлаг, Стройлаг, Соловки, Колыма, Норильск, Магадан… Там находились те, кому «повезло» с приговором.
Дом тем временем решили подвергнуть «жесткой реконструкции», предусматривающей сохранение только фасадных стен и сводчатых подвалов с полной заменой внутренних конструкций и перепланировкой. Однако позже обстоятельства вновь изменились – неожиданно выяснилось, что северная часть дома содержит элементы стен здания 17-го века, и решительные действия снова притормозили.
Меж тем, «расстрельная тема» Никольскую не отпускала: в 2007 году в доме № 8 (напротив № 23) были обнаружены останки 34 человек. Там же был найден бельгийский браунинг 1908 года. Естественно, первая версия – массовые расстрелы.
«Это может быть самый значимый штаб судебного террора 37-38-х годов, жаркое время убийств. 700 тысяч человек военное командование каждый день приговаривало к расстрелу», – сказал тогда Арсений Рогинский, председатель правления общества «Мемориал». «99 процентов – это не жертвы сталинских репрессий. Это участок церковного кладбища. Церковь Успения 1964-го года стоит рядом во дворе на Чижевском подворье. Как при всяком храме, там было кладбище, на котором захоронены прихожане…», – не согласился с ним Александр Векслер, главный археолог города, и оказался прав: эксперты пришли к выводу, что останкам несколько сотен лет. А вот как рядом с ними оказался пистолет – загадка. Возможно, просто наслоение времен. История с мрачной находкой повторилась через пару лет при ремонте теплосетей в подвале дома № 4/5, причина оказалась та же. Неудивительно: в городе в конце 17-го века было 943 церкви и при каждой – кладбище. Так что мы идем по костям, гуляя по прекрасному парку на Соколе, заворачивая во двор напротив дома Нирнзее в Гнездниковском переулке, поднимаясь к музыкальной школе в Малом Палашевском переулке… И, наверное, правильно об этом не думать.
Веселая нелепость
Так что закончим прогулку чем-нибудь повеселей. А тут и повод нашелся: венчающий улицу у Лубянской площади этакий странный корабль, он же торговый центр «Наутилус» (№ 25) – яркий представитель «лужковского стиля», построенный в 1998 году архитектором Алексеем Воронцовым. Именно о таких зданиях архитектор и одновременно советник руководителя Департамента культурного наследия Москвы Николай Переслегин недавно сказал: «Я думаю, что 90% того, что было построено в лужковской Москве, будет очень скоро снесено». Слава Богу, не все так радикальны. «Знаете, мне много людей не нравится, но это не значит, что я собираюсь их убить. Мне не нравятся многие книги, но я не буду их сжигать. Мне не нравятся многие здания, но я не считаю себя вправе настаивать на их сносе», – говорит ректор архитектурной школы МАРШ Евгений Асс.
Впрочем, своей неожиданностью, броскостью «Наутилус», построенный на соединении, казалось бы, не соединимых модерна и хай-тека, как раз и импонирует. Вписаться в гнетуще торжественный ансамбль Лубянки или взорвать его? Воронцов предпочел второе: «Мои бабушка, два деда – все они прошли через Лубянку. Двое погибли, третий отправился в лагерь… И мне кажется, очень важно было изменить образ места». Похоже, это удалось. По мнению архитектурного критика Николая Малинина, «самая очевидная характеристика здания – оно веселое и непривычное. И своей абсурдностью оно замечательно укладывается в сугубо московскую нелепость». Что ж, веселая нелепость – далеко не худшее, что может встретиться на нашем пути.