Война и мир у Никитских ворот
Давненько мы не гуляли по площадям, неуютное это, как правило, место. Там дуют ветры и сыплют дожди, и самое интересное направление взгляда – прошлое. Тем не менее сегодня, в последний миг уходящего лета, мы стоим на площади, которая обозначала начало и конец многих наших предыдущих прогулок.
Мы оказывались здесь, путешествуя по Тверскому и Никитскому бульварам, Большой Никитской и Малой Бронной, Спиридоновке, Мерзляковскому, Леонтьевскому, Калашному и многим другим переулкам. Словом, здравствуйте, Никитские ворота!
Разноцветный дым над площадью
Пройдя Тверским бульваром от Пушкинской, оказываюсь лицом к лицу с Никитскими воротами – одним из любимых мест в Москве. В отличие от Арбатской, Пушкинской да и многих прочих площадей, которые при расширении полностью потеряли свое лицо, а нового так и не приобрели, эта площадь по-прежнему хороша, хоть и другая, чем прежде – просторней и зеленей. Немудрено. Здесь сходятся два бульвара – Никитский и Тверской, и островок зелени у Храма Феодора Студита перекликается с большим сквером перед Церковью Большого Вознесения, на углу которого золотится купол фонтана-ротонды «Наталья и Александр». Невозмутимый Тимирязев, венчающий Тверской бульвар, сложил руки на животе и меланхолично наблюдает, как снуют мимо машины. Расположившийся на его голове голубь, напротив, от дорог отвернулся и устремил взгляд в зелень, где течет неторопливая бульварная жизнь. Кажется, картина вечная. Тем не менее площадь Никитских ворот за последние сто лет, конечно же, переменилась.
Еще век назад Тверской бульвар замыкало здание – принадлежавший князю Гагарину двухэтажный дом с аптекой и магазинами. Стоял он ровно на том месте, где и мы сейчас, до самого 1917 года. Не стало его ровно в дни октябрьского переворота. Вот как описывает это живший в доме, на месте которого стоит сейчас ИТАР-ТАСС, Паустовский: «…К вечеру второго дня загорелся дом «на стрелке», где была аптека. Он горел разноцветным пламенем – то желтым, то зеленым и синим, очевидно, от медикаментов. Глухие взрывы ухали в его подвалах. От этих взрывов дом быстро обрушился. Пламя упало, но едкий разноцветный дым клубился над пожарищем еще несколько дней». Эпизод этот лишь частность в череде тех дней, но пока не станем отвлекаться. Уже при новой власти, в 1923 году, на месте разрушенного здания поставили памятник Тимирязеву. Понятно, что за прошедшие годы все (в том числе и голуби) к нему привыкли, как к родному, и относятся фамильярно, несмотря на то, что был Климент Аркадьевич видным естествоиспытателем, профессором, основоположником, членом-корреспондентом, а также почетным доктором Кембриджа и университетов Женевы и Глазго. И конечно, никто не замечает, что гранитные кубы при входе на бульвар символизируют микроскопы, а линии на пьедестале – кривые фотосинтеза.
Край непуганых скверов и голубей
На углу же Большой и Малой Никитских, где застыли в вечном купании Пушкин с Натали, до 1965 года стоял дом с мезонином под номером 32 (по улице Герцена, как называлась тогда Б. Никитская), где находился известный магазин «Бакалея». После его сноса был разбит сквер. Отвлеченные блеском фонтана-ротонды, не все обращают внимание на стоящую в глубине, у церковной ограды, светлую скульптуру – памятник «Единый крест», подаренный в 1997 году, на 850-летие Москвы, Арменией нашему городу.
Последнее масштабное «новшество» – здание ИТАР-ТАСС, стоящее на углу Большой Никитской и Тверского бульвара. Построенное в 1976 году, оно вроде как уже вписалось в общий вид, но по-прежнему остается самой серой, самой казенной частью площади. «Фишка» архитекторов – заменяющие окна декоративные двухэтажные экраны (память об «Окнах РОСТа») – уюта не добавляет. А для полноты картины вдоль стены по Тверскому бульвару установлены новейшего дизайна грязно-серые скамейки, которые недрогнувшей рукой расставляют с неведомой целью прямо вдоль самых загазованных московских магистралей, где отдыхать вряд ли кому взбредет в голову. Впрочем, не будем цепляться к мелочам. Изначально здание планировалось то ли в два раза выше, то ли в два раза длиннее, то ли вообще на углу Тверского бульвара и Тверской, тут мнения ходят противоречивые, но уж что выросло, то выросло. Зато точно известно, что созданный в 1940 году проект реконструкции площади Никитских ворот осуществлен не был, иначе не пришлось бы нам с вами сейчас наблюдать ни Церковь Вознесения Господня (Большого Вознесения), ни сквер перед ней – на их месте собирались построить монументальный дом с башней.
Так что по сравнению с другими местами Никитские ворота практически заповедник. Край непуганых скверов и голубей. Хотя и эти края «поколбасило» в свое время изрядно. Не будем мелочиться и начнем прямо с 1917 года – начала всех начал.
Три октября
И тут снова придется вернуться к Паустовскому, как Герцен декабристами, революцией практически разбуженному, в собственной постели, в доме у Никитских ворот: «Однажды, в седую от морозного дыма осеннюю ночь, я проснулся в своей комнате на втором этаже от странного ощущения, будто кто-то мгновенно выдавил из нее весь воздух… Я вскочил. Пол был засыпан осколками оконных стекол… Потом раздался короткий гром. Нарастающий резкий вой пронесся на уровне выбитых окон, и тотчас с длинным грохотом обрушился угол дома у Никитских ворот. В комнате у хозяина квартиры заплакали дети. В первую минуту нельзя было, конечно, догадаться, что это бьет прямой наводкой по Никитским воротам орудие, поставленное у памятника Пушкину… Через несколько минут у Никитских ворот длинно забил пулемет. Так начался в Москве октябрьский бой, или, как тогда говорили, «октябрьский переворот». Он длился несколько дней».
Красногвардейцы наступали от Страстной площади. Юнкера Александровского военного училища залегли у Никитских ворот. Жители старались сидеть, не шелохнувшись – под чью-то пулю да попадешь. Победили, как мы знаем, красные.
Вот как это было: «…Мы осторожно вышли на Тверской бульвар. В серой изморози и дыму стояли липы с перебитыми ветками. Вдоль бульвара до самого памятника Пушкину пылали траурные факелы разбитых газовых фонарей… На трамвайных рельсах лежала, ощерив желтые зубы, убитая лошадь… Во всю ширину бульвара шли к Никитским воротам измученные молчаливые красногвардейцы.. Почти все курили, и огоньки папирос, вспыхивая во мгле, были похожи на беззвучную ружейную перепалку. У кино «Унион» к фонарному столбу был привязан на древке белый флаг. Около флага под стеной дома шеренгой стояли юнкера в измятых фуражках и серых от известки шинелях… Все было кончено». Погибших юнкеров отпевали рядом – в Церкви Вознесения Господня. Которая (возвращаясь к несостоявшейся реконструкции площади) сохранилась благодаря Великой Отечественной войне – такой парадокс. Не до реконструкций в 1941 году уже стало.
Тогда в эпицентре событий неожиданно оказался памятник Тимирязеву – прямо возле него стояла зенитная батарея. В октябре 41-го сам памятник стал жертвой налета фашистской авиации: рядом взорвалась бомба, и статуя была сброшена с пьедестала. Ученого, правда, быстро водрузили на место, но выбоины – следы от осколков – на пьедестале сохранились до сих пор.
Казалось бы, на этом «военная история» Никитских ворот заканчивается… Оказалось – нет. Через 50 с небольшим лет, в 1993 году, на площади снова зазвучали автоматные очереди. И снова в октябре – когда противостояние парламента и президента РФ Бориса Ельцина перешло в вооруженное столкновение. «В 22.45 в воскресенье, – писали «Известия», – телетайпы редакций отбили странное сообщение о том, что «по независящим от него причинам прекратило передачу сообщения государственное информационное агентство ИТАР-ТАСС. Оказалось, что здание ТАСС на Тверском бульваре блокировали вооруженные боевики». Блокада длилась 54 минуты. Вот как описывает события очевидец Э. Махайский: «В 7-40 пошел переулками в сторону Никитских ворот. Стрельба не стихала, а, наоборот, усиливалась. Все чаще слышались выстрелы очередями из крупнокалиберных пулеметов. На ул.Станиславского (Леонтьевский переулок), метров за 60 не доходя до здания ТАСС, была устроена баррикада, через которую в сторону ул. Герцена (Большая Никитская) никого не пропускали. Баррикадники говорили, что в здании ТАСС засели «баркашовцы» и сейчас их оттуда выбивают какие-то армейские подразделения».
Такое вот боевое прошлое у мирно зеленеющей и золотящейся под солнцем площади. Но хватит о войне, перейдем к миру.
Следуя взгляду профессора
Кажется, что памятник Тимирязеву на площади одинок, но это не так, стоит вглядеться. Если бросить взгляд вдоль бульваров, то вдалеке, за спиной профессора маячит Пушкин, правда, в 1950 году с Тверского перемещенный по другую сторону Пушкинской площади. Ровно посередине между ними, наискосок от Литературного института, с 1995 года живет Есенин. Рядом с ним прилег на клумбе жеребенок-Пегас. Здесь, пожалуй, самое цивильное и многолюдное место Тверского бульвара. Вымощенное плиткой, украшенное цветами, для Тверского, чудом сохранившего свою раздольную первозданность и неторопливо гуляющих по аллеям местных жителей, вовсе не характерное, а скорее, напоминающее Чистые Пруды или тот же сквер у Макдоналдса, куда съезжаются потусоваться со всех концов Москвы. Весело, шумно, но дух, индивидуальность испаряются.
Если, следуя взгляду профессора, посмотреть на бульвар Никитский, после 1964 года (когда расширяли Арбатскую площадь и прорыли тоннель, «съевший» треть бульвара) сильно уступающий своему собрату, то по правую его сторону во дворах, как известно, обнаружится печальный Гоголь. А вот если посмотреть направо…
Прячется в зелени поставленный возле дома, где жил поэт, памятник Блоку – можно пройти по Спиридоновке и не заметить. А левее его, прямо за Церковью Большого Вознесения, вольготно расположился в сквере «красный граф» Алексей Толстой (кстати, на месте снесенной колокольни этой самой церкви). Скверик уютный и камерный, может быть, именно поэтому на его лавочках частенько можно обнаружить спящих личностей с не вызывающих доверия внешностью. Голуби на широких графских плечах и голове также чувствуют себя весьма вольготно. Сквером присутствие автора «Золотого ключика» и трилогии «Хождение по мукам» на местности не ограничивается. Слева, через Большую Никитскую, небольшие, но пользующиеся известностью владения его правнука, сына Татьяны Толстой. Сидя в маленьком кафе возле полной бесполезных, забавных вещиц «Лавки Артемия Лебедева» с видом на церковь, можно за чашкой кофе подумать о вечном. К спокойствию располагает и то, что спиртного здесь не подают.
Орхидеи для создателя соцреализма
Справа от памятника, по Спиридоновке, 2/6, – собственно, музей-квартира А. Н. Толстого. Через заборчик от него, ближе к Никитским воротам, прячется за деревьями прекрасный особняк авторства Федора Шехтеля, украшенный майоликовыми фризами с орхидеями. Выстроен он был для долгой и удобной жизни семьи банкира и мецената Рябушинского, но революция, как водится, смешала все планы. Хозяин эмигрировал, а красавец-особняк, попереходив из рук в руки, был предоставлен в распоряжение вернувшемуся с Капри Максиму Горькому и стал его последним домом. Говорят, создатель социалистического реализма чувствовал себя неуютно в этой роскоши, среди бирок с инвентарными номерами, прикрепленных к каждому предмету интерьера. Теперь здесь его музей. А в промежутке, после смерти Горького, по свидетельствам местных жителей, дом был огорожен глухим забором и недоступен для посторонних. Но женщина, жившая по соседству и заодно здание сторожившая, иногда пускала туда ребятишек поиграть в прятки. Больше всего для этого занятия, говорят, подходил рабочий кабинет писателя.
Чтобы закончить с памятниками, посидим «на стрелке» сквера возле церкви. У самого фонтана-ротонды. Сооружение это, созданное архитектором Михаилом Беловым (автором фонтана «Турандот» на Арбате) и открытое 6 июня 1999 года, в 200-летие поэта, возле церкви, где венчались Пушкин с Натали, вызвало, мягко выражаясь, неоднозначные отклики.
«Ни один нормальный человек не скажет про этот фонтан ничего хорошего. Даже самый беглый взгляд углядит очевидную несоразмерность ротонды и фигурок. Чуть более пристальный – огорчится по поводу профанации линий Большого Вознесения. Эстет скривится на золоченую шапку. Пушкинолюб содрогнется от лубочности образов. Торопящийся пешеход тысячу раз чертыхнется, огибая образовавшиеся гранитные баррикады. Но если из этого множества вычислить некоего «москвича» – он скажет «гут». Потому что «по-масковски». Часовые любви у Никитских стоят», – писал 11 июня 1999 года в «Независимой газете» Николай Малинин. Архитектора даже подозревали в насмешке – мол, явный гротеск же! Но Белов заверил, что действовал «без всякого юмора, с пиететом» и что фонтан врос, как гриб, и «держит площадь». Соглашусь со всеми сразу. Действительно, издали вызывающе золотой купол, венчающий клин сквера, и становящийся вершиной треугольника, в прочих углах которого гораздо более скромные купола церквей – Большого Вознесения и так и тающей в небе церкви Феодора Студита – как будто держит форму и придает уюта. Вблизи же от этого каменного острова у самой мостовой впечатление тяжелое и печальное. Бедная супружеская чета, обреченная на вечную китайскую пытку водой, выглядит совершенно непропорционально и задавленно тяжелым куполом, колоннами, цепями… Острог какой-то! Но народу нравится. И питьевая вода, которую обещал Лужков, открывая фонтан, и вправду тонкой струйкой течет.
Кино, вино и четырнадцать кошек
Как-то нас тянуло все вправо и вправо, и несправедливо обиженной оказалась Большая Никитская улица, идущая в сторону Моховой. Да, конечно, вот оно здание театра «У Никитских ворот», оно же кинотеатр «Унион», оно же – знаменитый Кинотеатр повторного фильма. В этом же, таком емком доме, располагалась легендарная шашлычная, в которую шли прямо из кинозала (или наоборот). Шашлычная (правда, несколько переместившаяся) до сих пор существует, а вот ресторан «У Никитских ворот» закрыт. Чуть дальше, в кирпичном доме, в Калашном переулке, располагалось тоже любимое народом кафе «Хлебница», жизнь которого закончилась вместе с началом реконструкции многострадальной «Геликон-оперы». Правда, хозяева открыли чуть дальше по Никитской кафе «Есенин», но там уже все значительно дороже. Из бюджетных и легендарных заведений на Никитской нельзя не упомянуть «Рюмочную», продолжающую, похоже, уже исключительно по старой памяти пользоваться вниманием небогатой московской интеллигенции.
…Воспоминание еще об одном заведении – одном из первых частных ресторанов Москвы, открытом в 1989 году матерью и дочерью Розалией Кородзиевской и Эмилией Суптель, – заставляет нас свернуть за здание ТАСС, в Леонтьевский переулок. Вот он, дом № 2. Не мальчик уже – более 200 лет. Здесь был крепостной театр, играла для Наполеона спектакли французская труппа… А потом вот, на первой волне перестройки открылся частный ресторан, быстро прославившийся домашней кухней и обхождением. Над закрытой дверью все еще висит табличка: «Станиславского, 2» (так тогда звался Леонтьевский переулок).
Сворачиваем во двор выселенного дома. Из облупившихся до кирпича стен пробиваются, растут деревца. Посередине – пустая детская площадка в окружении цветов в человеческий рост. Вокруг, на горячем асфальте, расположились подремать кошки – рыжая, белая, серая, полосатая… четырнадцать! Кошачий питомник просто. Задняя дверь бывшего ресторана приоткрыта. Там, по всему видно, живут. Такая идиллическая, первобытная заброшенность – в самом центре Москвы. Выходя, обращаем внимание на окно в долгой, ведущей в Леонтьевский, подворотне: стекло целиком заклеено актами и прочими свидетельствами о том, как выселяли Кородзиевскую и Суптель, последними удерживавшими этот бастион. Кто создал здесь этот музей? Сторонники? Желающие, чтоб другим неповадно было?..
Прогулка наша, пожалуй, получилась нетрадиционной и хаотичной, так что и закончим мы ее не традиционной чашкой кофе, а иначе – посидим у крохотного фонтанчика со львами в одном из дворов у Никитских ворот. Там, в отличие от фонтана-ротонды, не тусуется народ. И слава Богу.