Лето, городской романс
Летом Москва наполняется новыми звуками. По городу вместе с тополиным пухом кружит музыка. Можно воспринимать ее фоном, природным явлением, а можно пойти на звук, вглядеться и вслушаться. Что мы однажды в выходной день и сделали.
Акулы, скрипка, камуфляж
Точек, где выступают уличные маэстро, множество. У метро «Улица 1905 года», как правило, поют брутальные парни в камуфляже, а чуть подальше, в переходе, сидит и в жару, и в стужу дедушка с аккордеоном. «Новокузнецкая» славится барабанщиками. Из перехода на «Охотном ряду» доносятся звуки скрипки. На Чистопрудном бульваре, напротив театра «Современник», поквакивает старый джаз.
Диксиленд этот можно отнести к ветеранам уличного музыкального движения – собрались более двадцати лет назад, но драйва не убавилось. Раньше играли на Арбате – «для тех, кому недоступны театры и концерты». Вспоминают с ностальгией.
– Когда хорошая погода, мы здесь каждый день – и удовольствие, и прибавка к пенсии, – говорит «старейшина», и торопится обратно, к своей трубе.
В районе Александровского сада или Арбата можно повстречать легендарных «Акул» – коллектив, родившийся в далеком 1986-м в Екатеринбурге, но ставший уже непременной принадлежностью Москвы. 80-е – 90-е годы вообще были в этом смысле урожайными. Группы «Бахыт-компот», «Мистер Твистер»… На улице можно было встретить даже оркестр Олега Лундстрема.
Суровую школу уличного музыканта прошли многие известные личности. Легендарная Умка (филолог, переводчик Анна Герасимова), вовсю концертирующая по миру и любимая многими поколениями за то, что до сих пор не гнушается спеть в калужских лесах или устроить сейшн на Гоголях (Гоголевском бульваре), тоже начинала музыкальную карьеру на улице. «Арбат – удивительное место, удивительная и незаменимая школа. После этого мне не страшны никакие (тесные или огромные, гулкие или глухие) залы, никакая, даже самая вязкая и неподъемная публика, никакой, даже самый грязный и плохо отстроенный звук».
На улице музыканту всегда надо быть готовым к нештатным ситуациям: могут возникнуть стычки с жителями близлежащих домов, милицией, конкурентами. «Когда мы начали более или менее регулярно выступать в клубах, мне было довольно сложно отделаться от уличных привычек, и я до сих пор предпочитаю, чтобы зал был хоть сколько-нибудь освещен – чтобы «пасти» происходящее. Потому что на улице фиг расслабишься», – вспоминает Умка в статье «Как я играла на Арбате».
Гитара как образ жизни
На Кузнецком Мосту повстречались студенты консерватории, на досуге играющие рок. Это был их уличный дебют. Несмотря на вполне профессиональное исполнение, толпы пока не собрали. Ну да, первый блин…
В Столешниковом народу никого, но рабочее место занято. Товарищ в темных очках ловко перебирает богато инкрустированными татуировкой пальцами струны синей гитарки. Кажется, местность для заработка глухая – уж слишком вокруг респектабельно. Но музыканты здесь бывают всегда, а вот слушателей не видно.
Направимся на главную уличную сцену города – оживленный Арбат. Тут в первую очередь хочется отыскать его непременную принадлежность – как Кремль для Москвы – фигуру, сидящую неподалеку от Театра Вахтангова, в неизменной ковбойской шляпе, черном пальто, ковбойских сапогах с бубенчиками, со странным инструментом в руках. Ах да, какое нынче пальто, какие сапоги? Сейчас же лето. Но вот он, Сергей Мирянин (Садов), с лицом аскета, седой бородой и своей садорой в руках – синтез лютни, индийского ситара и гитары с двумя грифами. Только шляпу сменил на соломенную.
Изобретенной Сергеем садоре полтора десятка лет, недавно автор придумал ей сестру – гранд-садору. Звук у них и вправду ни на что не похожий, завораживающий. По словам музыканта, он закончил Гнесинку, выступал в Нью-Йорке и Амстердаме, Берлине и Хельсинки, но неизменно возвращался на Арбат – к своей публике.
Его приезжают послушать специально, к нему, как к достопримечательности, водят туристов, диски его, выложенные на садорином футляре, потихоньку раскупаются… Материально, как утверждает Мирянин, такая жизнь окупается: «У меня один день здесь стоит больше, чем зарабатывает в месяц на сцене знаменитый певец».
Неужели жизнь уличного музыканта так прибыльна? Конечно, далеко не всегда. Каждый выходящий с инструментом на улицу мечтает встретить мецената, крутого продюсера или олигарха, случайно вздумавшего прогуляться пешком. Прогуливаются они редко. В футляр или шляпу, с которой обходит публику аскер (от англ. ask – спрашивать, просить), как правило, летят десятки, редко кто положит 50 рублей.
С целью эксперимента на Арбат недавно вышла молодая группа On-The-Go. За 25 минут им удалось спеть четыре песни, заработать на троих 170 рублей и дважды отвоевать место под солнцем у местных бабушек. Вообще же, говорят, заработать за день можно от ста рублей до четырех-пяти тысяч. Как повезет.
Хотя многие играют не из-за денег, они как бы являются бонусом ко всему остальному: живому общению с публикой, возможности концертировать сколько душе угодно, да и просто выяснить, чего ты стоишь – здесь поединок честный.
Ночной барабанщик
Напротив Серебряного переулка толпа хлопает в ладоши, приплясывает. Пробираемся внутрь. О, целый духовой оркестр – тромбоны, трубы, саксофоны, туба! Молодые музыканты играют лихо, с удовольствием, на ходу перестраиваясь то клином, то каре, чуть ли не вприсядку идут без отрыва от производства. Благодарная публика тоже не отстает, вон мальчуган с рюкзачком старательно прихлопывает в такт. А юная роллерша с конским хвостиком нечаянно выехала в круг да так и застыла с приоткрытым ртом.
В перерыве разговорились. Возглавляет эту лихую команду Роман – барабанщик, скромно сидевший со своим инструментом у стенки, пока товарищи совершали эффектные па. Народ подобрался самый разный, но вместе год, сыгрались. На Арбат выходят пару раз в неделю – и удовольствие, и заработок.
Поход мы, как водится, завершили чаем в любимом кафе. Ехала я домой поздно, в полупустой полночный поезд решительно вошел длинноволосый мальчик с барабаном. Сел на корточках у двери, и на сонный вагон обрушился бешеный ритм.
Мальчик молотил ладонями, волосы качались в такт, и наши лица стали светлеть. Мы улыбались друг другу, как соучастники кивая в сторону нашего барабанщика, – хорош, а? Встала одна, потом другая, прошли через вагон, стали совать десятки, он морщился – мешают…
«Станция «Аэропорт», – объявил голос.
– Я еще не очень хорошо играю, – буркнул на прощание юный Ринго Старр.
Все затихло, двери закрылись, но сердца наши уже были полны музыкой.