В большую жизнь на черном воронке
Эта беседа состоялась накануне 1 июня – Дня защиты детей. Как защищает государство свое будущее? Эффективна ли эта защита? Наш собеседник – Елена Драпеко, заместитель председателя комиссии Госдумы по культуре, актриса, профессор.
Конечно, бедствие
– Елена Григорьевна, известно, что наименее защищенные – это дети из проблемных семей, у которых еще может даже не быть статуса социальных сирот, но по сути они одиноки. В основном, именно на них обрушиваются все беды: их продают преступным элементам, они становятся жертвами сексуального насилия, детской порнографии. Известны ли в целом масштабы этой тревожной социальной ситуации – не только названных явлений, а детского неблагополучия вообще? Насколько глубоко оно проникло в общество?
– На мой взгляд – это настоящее национальное бедствие. Точной статистики нет, но назову только одну цифру: в Российской Федерации 3700 социальных приютов. И они не пустуют, строятся новые. Когда такое было? Многие из них я навещала лично. Поразительно, но беспризорников сейчас больше, чем после войны. Их подбирают на станциях железных дорог, на вокзалах, рынках, просто на улицах. Попадая в приют, многие впервые получают медицинскую помощь, начинают осваивать грамоту.
Я была членом попечительского Совета одной из самых больших тюрем для несовершеннолетних, которая находится в составе знаменитых петербургских Крестов. Многие из детей больны туберкулезом, педикулезом, хроническими простудными заболеваниями. Столкнулась с совершенно парадоксальной ситуацией: тюрьма – на пользу! Чем больше срок, тем больше шансов подлечить ребят, чему-то выучить. А дальше? Они снова окажутся на улице. Специальных учебных заведений для такого рода проблемных детей нет. Это серьезная, я бы сказала, постыдная проблема общества, которое не в состоянии гарантировать ребенку нормальное воспитание, безбедное существование, которому безразлично его будущее.
– Давайте перейдем к вашей деятельности в Госдуме. В какой мере наше законодательство защищает права ребенка, детей вообще?
– Законы есть. В основном – хорошие, красивые, особенно те, которые были приняты в начале 1990-х – о попечительстве, приемных семьях, государственных гарантиях каждому ребенку… Но что с того? Эти законы или не исполняются вообще, или исполняются ни шатко ни валко – ввиду плохой работы специальных социальных служб.
Хотя, надо сказать, что и в законодательстве есть пробелы. В данном случае я говорю о защите детей от опасной для них информации, наносящей вред их нравственному здоровью. Спектр широкий: телевидение, Интернет (он сегодня не подвергается никакому регулированию, в том числе возрастному), радио, кинематограф. Законопроект есть, его обсуждение предстоит в июне.
Если говорить о компьютерных играх – детям доступно практически все. Нет компьютера дома, они спокойно идут в интернет-кафе. Более того, даже в школе мы обнаружили, что для ребят доступны любые сайты. Все, у кого в руках сети, должны ставить фильтры. И прежде всего это должны делать родители, чтобы ребенок не входил на запрещенный сайт. Но дети порой знают компьютерную грамоту лучше своих пап и мам. Далеко не совершенно и уголовное законодательство.
– Касающееся детей?
– В первую очередь – взрослых. В частности, недостаточно строги наказания за вовлечение детей в проституцию. Недавно мы рассматривали президентский законопроект «Об усилении мер уголовной ответственности» за подобные действия. Но в нем по ряду статей меры наказания не усилены, а ослаблены. Например, отменена такая мера в случае, когда взрослый человек женится на несовершеннолетней.
Понимаю: все жизненные ситуации не заключишь в формальные рамки, и если, скажем, 18-летний юноша влюбился в 16-летнюю девушку, не надо ставить им препятствия. Но необходимо ввести ограничения, касающиеся значительного разрыва в возрасте. Если, скажем, невесте 16, а жениху за 50 – разве не может возникнуть подозрение, что здесь не все чисто? Сложно представить такой брак добровольным… Во многих странах, кстати, разница в возрасте (если невесте от 16 до 17) ограничивается десятью годами, если больше – его запрещают. Законодательно!
Сейчас Комитет Госдумы по делам женщин, семьи и детей вносит поправки в проект. Посмотрим, как они пройдут.
– Вы упомянули о мировом опыте. Но разве он не авторитетен для нашей страны? Разве Россия свободна от следования международным стандартам?
– Наша страна подписала Конвенцию о защите прав ребенка, однако не присоединилась к протоколу 2005 года о запрете детской порнографии, торговле детьми и детской проституции, и потому они у нас все еще не считаются преступлениями. Почему? Мне и самой трудно дать ответ на этот вопрос.
Занимается проблемой почему-то не Министерство иностранных дел, как бывает обычно, а Министерство внутренних дел. А там вопрос повис уже опять в воздухе.
Я сама была свидетельницей того, к чему это приводит. Как-то белой ночью в Петербурге в агитационную кампанию мы развешивали листовки по городу. Подъехали к одной круглосуточно работающей бане, и нам навстречу радостно выбежали девочки весьма нежного возраста с полотенчиками. Когда из нашей машины вышли женщины, они очень расстроились: не клиенты.
– И все-таки не понимаю – почему медлим?
– Объясняют так: у нас проституция опустилась до 12 лет (во всем цивилизованном мире, кстати, возраст сексуальной неприкосновенности – 16 лет), подпишем протокол – не оберемся хлопот: надо отслеживать его выполнение, судить преступников, сажать их. Сегодня мы к этому не готовы. Нужны ли здесь комментарии?
Для меня самой это дико. Можно ли как-то объяснить то, что ответственность негодяев, которые вовлекают несовершеннолетних детей в занятие проституцией, минимальна и не очень-то обременительна для них?
Не существует и закона о запрете порнографии. Уловки самые различные, вроде такой: а как отличить порно от эротики? Дайте определение. Как будто нет международного опыта… В результате порнография, притом самый тревожный, самый опасный ее сегмент – детская – до сих пор гуляет по Интернету, переносится на диски, существует в печатной продукции. Мы написали бесчисленное множество вариантов того, что такое эротика, а что – порнография, но с ними не соглашаются. Невольно возникает подозрение: не действует ли здесь мафиозное лобби? Ведь в секс-инду-стрии вращаются гигантские деньги.
Досуг – дело государственное
– Я достаточно долго занимаюсь темой социального сиротства и не могу отделаться от мысли, сколь великое множество организаций и ведомств привлечено к этому явлению – медицинских, образовательных, правоохранительных, общественных, религиозных и еще много других. А результат не слишком впечатляющий. Не считаете ли вы, что надо ломать всю эту структуру, менять ее на более эффективную?
– То, что проблемой занимается много организаций – в этом нет ничего плохого: чем больше людей будет озабочено такой острой социальной бедой, тем скорее снизится ее накал. Плохо другое – их работа малоэффективна, никем не координируется, да и спросить не с кого.
– Но ведь есть Комиссия по делам несовершеннолетних при МВД.
– Этого явно недостаточно. Нужна как минимум межведомственная правительственная комиссия, у которой будет и больше авторитета, и больше полномочий. Она должна быть сформирована на самом высоком уровне, на уровне правительства Российской Федерации – столь серьезна ситуация. Задача такой комиссии – собирать представителей разных ведомств, распределять между ними компетенцию, дабы не дублировали друг друга, требовать отчеты о работе. При этом комиссия сама должна активно участвовать в процессе – только не на уровне парадных реляций на конференциях и слушаниях, а готовить различные нормативные акты, которые будут способствовать решению проблемы. Ведь на сегодня мы даже не знаем, сколько у нас неблагополучных семей, сколько детей нуждается в помощи.
– Но это и в самом деле трудно определить.
– Не согласна. Разве невозможно узнать, сколько детей поступило в детские учреждения, начальную школу, училища? В детской статистике вообще сплошные пробелы. Достоверных данных нет. А ведь в принципе нужно отслеживать судьбу каждого ребенка – на всем протяжении его взросления. Во всех развитых странах такое есть, у нас нет. А ведь было – не далее как 30 лет назад. Более того, такой учет велся даже во время Великой Отечественной войны. Известен пример, когда созывался специальный военный Совет Ленинграда, заседал по поводу того, что отдел образования не дал ему какой-то отчетности в отношении детей. И это было в блокаду!
Да, не каждому ребенку тогда могли помочь, но судьба каждого была известна. Сегодня такой статистики нет. А ведь это не только цифры. Как иначе сформировать государственную политику в этой сфере? Планировать расходы на медицинское обслуживание, образование, социальное обеспечение? Спрашивать за исполнительскую дисциплину, выполнение уже принятых законов?
– Какой бы пример вы могли назвать?
– Не так давно, в начале прошлого года, был принят президентский закон, устанавливающий комендантский час для детей и подростков. Документ предусматривал, что субъекты Федерации своими подзаконными актами могут запрещать детям до 14 лет, если их не сопровождают взрослые, находиться в ночное время на улицах, в общественных местах. Нужно было вообще назвать места, где подросткам бывать запрещено. Нормативы появились. Ну и что? Я ни разу, ни в одном городе не слышала отчета о том, как они исполняются.
Более того, в том же федеральном законе есть положение, обязывающее субъекты Федерации обеспечить детям надлежащий досуг. Речь идет о детских клубах, детских спортивных площадках, кружках. Сделано ли что-то? Никакой статистики на сей счет не существует. Есть специальная программа, финансируемая из Федерального бюджета, по строительству для детей спортивных учреждений. А как выполняется? Опять-таки не знаем. Не потому ли дети по-прежнему предоставлены улице?
– Когда-то чуть ли не в каждом московском доме были детские комнаты… Сейчас все заняли коммерческие структуры.
– Вот за Москву хотела бы все же заступиться. Сужу по многочисленным жалобам граждан, которые сетуют, что в тендере за помещения победили защитники подростков старшего возраста, а что делать малышам? Была, мол, комната, где они увлеченно рисовали, а теперь там поставили компьютеры. Или такие жалобы: появились игровые комнаты, шумно стало, все время возня… Жильцы недовольны. Ну уж коли идет спор о том, каким детям отдать предпочтение (но все-таки детям!), или о том, чем, наконец, их как-то занять в доме, это уже неплохо. Привереды пусть потерпят! Понимаю, то, что сделано, – капля в море, но все-таки московские власти начали уделять малышам и подросткам внимание. Можно только приветствовать.
– Насколько понимаю, вы ратуете за государственную программу по обеспечению досуга детей?
– Конечно. Отдельные, разовые мероприятия не стали еще единой госпрограммой. А ведь число бездомных подростков растет. Более того, Москву, да и Россию сейчас наводняют беспризорные дети из стран СНГ. Наши ведомства и службы никак не реагируют на это – ребята же не свои, чужие. Пусть выживают как хотят. Но чужих детей не бывает.
– Поиски беспризорных детей – одна из самых трудных и больных проблем. Знаю, что в начале 1990-х работники приютов, интернатов просто ходили по городу, вылавливали подростков на вокзалах, рынках, вынимали из-под железнодорожных платформ, вытаскивали из подвалов, с чердаков… Но на эту работу выделялись иностранные гранты. Теперь зарубежная помощь прекратилась, и таких детей попросту никто не ищет.
– К сожалению, именно так. Бездомный ребенок становится объектом внимания государственных органов лишь когда совершает правонарушение. Вот тогда его находят и волокут в воспитательное, а то и пенитенциарное учреждение. Случается даже, что изымают ребенка из семьи, у которой просто нет денег на его содержание – вместо того, чтобы поддержать такую семью. Подобный возмутительный случай был, к примеру, в Колпине.
Нужно выстроить четкую систему мониторинга неблагополучия – профилактика беспризорности, выявление, воспитание детей в школах, интернатах, их обучение, адаптация к социальной жизни. Надо развивать систему такого воспитания, когда ребенка отдают в другую семью, где родителей ему заменят профессиональные воспитатели. Каждый этап важен, каждый должен быть под контролем.
В семье?
– Хотел бы остановиться на последнем вашем замечании – что лучше: интернат (приют, детский дом) или замещающая семья? Знаю, что вы много бываете в детских домах, знаете сложившуюся в них практику. Но во многих странах уже отказались от казенных учреждений (разве что на короткое время, пока не найдут для них соответствующую семью). Ваше мнение – какая форма предпочтительнее?
– Детские дома и у нас сейчас ликвидируются, это была инициатива Министерства образования, оно выступило с ней года три-четыре назад. Мне кажется, поспешили с этим.
Согласна: ребенок должен воспитываться в семье, причем предпочтительно – собственной. Это идеальный вариант. Лишь когда он невозможен, когда совершенно ясно, что доверить ребенка собственным родителям нельзя, следует искать попечителей, платить им за воспитание ребенка, записывать такую работу в стаж, предоставлять льготы. Но, скажу откровенно, это весьма рискованный путь: бывали случаи эксплуатации детей, сексуального надругательства над ними. Были и примеры возврата таких детей, ведь они, как правило, трудные, с ними не справляются. А педагогического образования, навыков у новых родителей не хватает.
– Все так, но подобных примеров можно избежать, если удастся наладить глубокий, регулярный контроль со стороны попечительских органов. С другой стороны, нет традиции воспитания ребенка в чужой семье (усыновление – да, но это совсем другое). Не случайно на всю Москву не наберется и двухсот замещающих семей, хотя в банке данных – пять тысяч детей (на самом деле, думаю, что реальная цифра в десять раз больше), которые ждут приемных родителей. Может быть, профессиональное воспитание в чужой семье – не для нас? Может, вообще утрачены корни традиционного русского милосердия?
– Нет, конечно. Пример тому – многочисленные пожертвования больным незнакомым детям. Иногда только фотография брошенного ребенка, размещенная в Интернете, вызывает десятки писем: «Возьмем!» Но это, разумеется, не исключает того, что необходим попечительский контроль, профессиональная подготовка замещающих родителей. Все это важно.
Что касается контроля и педагогической помощи, приведу такой знакомый мне пример. В Краснодарском крае этой работой занимаются сами воспитатели детских домов, откуда передали детей в чужие семьи. Понятно, что воспитатели получают за это прибавку к зарплате. Но согласна – замещающих семей мало.
При всем том западные примеры некорректны. Мы не можем сравнивать наши и западные жилищные условия – своим-то детям негде поиграть, куда брать чужих? Жилищная проблема у нас все еще не решена. Да и материальная помощь семье-воспитателю недостаточна (как, впрочем, недостаточна любым семьям – но это отдельный разговор). Тем не менее считаю, что и эту форму тоже надо развивать – как вообще любые формы заботы о детях, если они ведут к счастью ребенка.
– Вернусь к зарубежному опыту. Там отказываются от казенных учреждений еще и потому, что ребенок, воспитанный вне семейной, социальной среды, часто бывает оторван от реальной жизни, вырастает неприспособленным, социально неадаптированным. Взрослея, он так и не находит себя в новой, самостоятельной жизни.
– Но в тех же казенных, как вы называете, учреждениях воспитывать можно по-разному. Я только что приехала из поселка Никольский Ленинградской области: детский дом на 90 детей, бассейн, классы с компьютерами. Так там дети распределяются не по возрасту, а как бы уже внутри семьи, но своей, детской. Это как бы ячейки, которые можно назвать по-другому – квартиры, где есть и старшие, и младшие. В каждой имеется своя кухня, какие-то карманные деньги, которыми они распоряжаются, у каждого – свои обязанности. Старшие заботятся о младших, возникают определенные семейные традиции.
Из такого детского дома – а их число растет – дети выходят более приспособленными к взрослой жизни, социально ответственными.
Нужна ли ювенальная юстиция
– Еще одна тема – ювенальная юстиция. Такая юстиция существует во многих странах, и не случайно. Не может судья, занимающийся общегражданскими делами, глубоко проникать в детскую психологию. А ведь это необходимо – и когда забирают ребенка из семьи, и когда передают его другой. Сейчас многое делается по-дилетантски, субъективно. Ищут легкие, прямые пути. Заглянут в пустой холодильник – и не отдадут ребенка. А холодильник уже назавтра может быть полным… Недавно даже в Латвии появились специальные «сиротские суды», а у нас до сих пор нет.
– Здесь я с вами не соглашусь. Как отдельная форма судебной системы ювенальное правосудие совершенно не нужно. У нас 80 тысяч судов, да, судьи занимаются разными делами, но некоторые из них могут специализироваться на детской тематике. Думаю, этого достаточно.
– Но почему не специальная система судопроизводства?
– Чтобы было меньше вмешательства государства в дела семьи. Что такое ювенальная юстиция? Она предполагает обращение потерпевшего в суд о защите своих прав. Но это приведет к разрушению внутрисемейных отношений. Кто потерпевший? Ребенок! Вы представляете, что будет, если детям дадут право обращаться в суд с жалобой на родителей? Мы разрушим иерархию семьи, уважение детей к своим папам и мамам. Мальчика или девочку наказали – а это, согласитесь, необходимо в процессе семейного воспитания (подчеркну – семейного!), но реакция – смертельная обида. Конечно, она не адекватна, ведь дети остро переживают любое наказание. Но вот суд начинает вмешиваться в дела семьи, к чему это приведет? В конце концов совершенно разрушит ее.
– Как это было с нашей соотечественницей Ингой Ранталу, живущей в Финляндии: мама шлепнула ребенка, тот сказал об этом в школе, вроде даже особо не жаловался. Но его изъяли из семьи, папу и маму лишили их прав, а семилетнего мальчика отдали в приют. Теперь предстоит суд.
– Типичный пример грубого вторжения государства в личную жизнь. Семья – суверенная, автономная территория, ее надо всячески беречь, охранять. Да, родители отвечают за ребенка, но дать право этому же ребенку судить их – опасный и разрушительный путь.
Конечно, бывает, что ребенок подвергается реальной опасности в семье. Но пусть ответственность за это возьмут социальные службы, их немало, они и могут обратиться в суд, однако в суд общей юрисдикции. Понятно, что решение его должно быть квалифицированным, справедливым, обеспечить это – тоже государственная забота и обязанность. Если хотите – еще одна сторона ответственности государства за судьбу своего маленького гражданина. Пока, к сожалению, этого нет. Государство в долгу перед своими детьми.
О нашем собеседнике
Елена Григорьевна Драпеко – актриса театра и кино, общественный и политический деятель, депутат Госдумы России. Заслуженная артистка РСФСР, снялась более чем в 60 фильмах. Кандидат социологических наук.
Родилась в городе Уральск Западно-Казахстанской области Казахской ССР. Училась на факультете режиссуры народных театров Ленинградского института культуры им. Н. К. Крупской. В 1972-м окончила Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.
До 1992 года – актриса киностудии «Ленфильм»; снялась в фильмах «А зори здесь тихие», «Вечный зов», «Самый жаркий месяц», «Безотцовщина», «Полынь – трава горькая», «Одиноким предоставляется общежитие».
В 1992–1993 годах – председатель Комитета по культуре и туризму мэрии Санкт-Петербурга; затем – вице-президент Гильдии актеров кино России; с 1994 года – профессор Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов.
Избиралась депутатом Госдумы третьего и четвертого созывов. В 2007-м избрана депутатом Государственной Думы пятого созыва.
Лауреат премии Ленинского комсомола.