Георгий Гаранян: «Играть на саксофоне я научился от нечего делать»
Уютная четырехкомнатная квартира в девятиэтажке неподалеку от станции метро «Парк Победы». Евроремонт, мебель современного дизайна, мягкий и приятный свет, падающий на оригинальные картины и фотографии на стенах. Здесь живут настоящие звезды. Георгий ГАРАНЯН – Народный артист России, лауреат отечественных и зарубежных джазовых фестивалей, член Союзов композиторов и кинематографистов, автор музыки более чем к тридцати кинофильмам («Покровские ворота», «Рецепт ее молодости», «Пышка» и др.) Его жена, Нелли ЗАКИРОВА – корреспондент НТВ, известная телезрителям яркими и запоминающимися репортажами на тему культурной и светской жизни. И дочь Нелли Вероника, которая, несмотря на молодость (этим летом закончила журфак МГУ), успела поработать редактором на «Фабрике звезд»-1, -2, -3 и на реальном шоу «Дом».
Самая любопытная комната в этой квартире – домашняя студия Георгия Гараняна. Это совсем небольшое помещение, со стенами, потолком и полом, покрытыми звуконепроницаемым материалом, позволяющим Георгию Арамовичу репетировать, не нарушая спокойствия соседей. Я спрашиваю, как называется чудесный материал, использованный маэстро, но он только смеется: «Спросите что-нибудь полегче, это что-то напоминающее гипсокартонные плиты с финским поролоном внутри». Иногда, встречаясь на лестничной клетке с соседями, музыкант с опасением спрашивает, не мешают ли им его музыкальные занятия, но те с улыбкою отвечают, что, к сожалению, совершенно не могут расслышать его игры. Между прочим, у этой комнаты непростая история…
– Студию я начал собирать в 1998 году, и как раз грянул дефолт. Выяснилось, что я должен строителям бешеные деньги, отдать которые сразу никак не мог, ведь работы велись в кредит… Тогда же резко сократилось количество работы, концертов стало гораздо меньше, тем не менее мы с Неллей нашли какие-то ресурсы и долги отдали.
Впрочем, главным в этой комнате являются не особенный потолок или стены, а профессиональная аппаратура – различные синтезаторы, микрофоны, преобразователи, микшеры, шумоподавители, ревербераторы и прочее – все то, с помощью чего музыкант может выполнить любой музыкальный заказ. То есть не только сочинить и сыграть, но и записать на диск или кассету новую музыку. Сейчас Георгий Гаранян модернизирует свою аппаратуру – с 8-канальной записи переводит на 24-канальную.
– Георгий Арамович, большинство музыкантов выбор своей профессии делают еще в детстве и в дальнейшем идут по «стандартному» пути: училище, консерватория, Москонцерт, Филармония и т. д. С вами было так же или как-то по-другому?
– У меня все было иначе. Так сложилась, что все практические знания достались мне упорным домашним трудом: и английский, и компьютер, и многое другое. А то, чему научили в аудиториях, к сожалению, применить могу слабо. По образованию я инженер, окончил Московский станкоинструментальный институт. Правда, после защиты диплома ни одного дня по специальности не работал, сразу же пошел в Москонцерт. Для того времени это была обычная ситуация. Дело в том, что музыкантам в 50-е годы, учившимся в консерваториях или музыкальных училищах, играть джаз было категорически запрещено. И первое поколение нашего джаза составляли в основном инженеры, ученые, врачи. Тогда это было нормой. Проблемы начались несколько позже, когда мы стали поступать в различные профессиональные оркестры, где требовались дипломы о музыкальном образовании. Выручали характеристики и поручительства различных видных людей, поскольку какой-то авторитет в музыкальном мире к тому времени у нас уже был. Довольно забавная история произошла в 1982 году, когда мне присуждали звание Заслуженного артиста, и документы пришли в Президиум Верховного совета РСФСР, где начали недоумевать: зачем инженеру звание заслуженного артиста? Хотя музыкальное образование у меня тоже есть, причем довольно своеобразное: я сдал экстерном за один день все экзамены на дирижерские курсы при консерватории.
– Говорят, что и на саксофоне вы научились играть на спор…
– Нет, не то что на спор, а скорее от нечего делать. Я был старостой в институтском оркестре, играл на фортепиано, и мне дали отремонтировать саксофон. Я принес его домой, посмотрел: игрушка занятная, красивая, с этого все и началось. Играть научился быстро, меня везде сразу признали, но это сослужило плохую службу. Поскольку через два года, когда я поступил в оркестр Лундстрема уже как профессионал, то понял, что играть совершенно не умею. Я забросил все свои сольные партии, взял те, что поскромнее, и стал заниматься с утра до ночи.
– Сколькими биг-бендами вы сейчас руководите?
– Наверное, имею право претендовать на то, чтобы попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Я, насколько мне известно, единственный дирижер, который руководит одновременно тремя биг-бендами. Во-первых, это оркестр Олега Лундстрема. Олег Леонидович, к сожалению, уже почти не может выходить на сцену и тем более дирижировать. И вот этот великолепный, с огромными традициями оркестр поручили мне. Впрочем, с подавляющим большинством его участников мне не однажды приходилось выступать на различных площадках не только у нас, но и за рубежом.
Кроме того, я руковожу биг-бендом Краснодара. Ну и вдобавок, я вновь собрал свой прежний коллектив «Мелодия».
– Стоит добавить и то, что вы сейчас вместе с «Мелодией» записываете компакт-диск – джазовые обработки песен из популярных кинофильмов. И одновременно занимаетесь подготовкой четырех (!) концертов в рамках своей юбилейной программы. Как-то не верится, что вам исполняется 70 лет. Откуда такая энергия?
– Мне трудно ответить на ваш вопрос, поскольку просто нет времени задумываться о подобных вещах. Ведь даже сейчас, находясь в формальном отпуске, выхожу из дома часов в девять утра, а возвращаюсь около десяти вечера. Я привык так жить еще с молодости. Тогда я играл в различных оркестрах, и у нас было принято, что, отработав в одном месте, мы шли репетировать, аккомпанировать или записываться в какое-то другое. И это была нормальная творческая жизнь. С тех пор прошло много лет, но мой жизненный ритм почти не изменился.
– Ваша жизнь описала любопытный круг: сейчас вы дирижируете оркестром Лундстрема, в котором начинали свою профессиональную карьеру…
– Да, в 50-60х годах прошлого века я играл в нем восемь лет. Это был мой первый, по-настоящему профессиональный оркестр. До этого я участвовал в различных полупрофессиональных, полусамодеятельных коллективах. Но мне повезло: Олег Леонидович пригласил к себе. Группа саксофонов состояла из пяти человек, для меня открыли вакансию шестого. Я оказался первым советским человеком в этом коллективе, потому что весь биг-бенд состоял из шанхайцев – наших эмигрантов, живших в Китае и решивших вернуться на Родину. Сначала их встретили по-советски: посадили в теплушки и отправили в Казань. А когда вскоре выяснилось, что это оркестр мирового класса, им тут же дали ставки Госконцерта и переселили в Москву.
– А каким вам сейчас вспоминается Олег Лундстрем 50-х годов?
– Несмотря на проблемы со здоровьем, внутренне Олег Леонидович практически не изменился, он и сейчас почти такой же, каким я его встретил тогда: добрый, справедливый, с широким кругом интересов. В течение восьми лет, почти ежедневно наблюдая, как он работает, я очень многому у него научился.
– А конфликты когда-либо между вами возникали?
– Изредка. Вот однажды я – человек по большому счету непьющий – во время наших гостролей в Киеве зашел в какой-то ресторанчик и обнаружил там совершенно неотразимое по вкусу вино. Оно мне так понравилось, что выпив изрядное количество этого чудесного напитка за обедом, я пригласил в этот ресторанчик своих друзей, нескольких ведущих солистов, и всех напоил. На вечернем концерте мы были в ужасном виде, и на следующий день, когда наступило отрезвление, все получили выговор. Я тогда играл на виброфоне и помню, что никак не мог догнать оркестр, то есть мне все время казалось, что оркестр меня обгоняет.
– Неужели отставали на несколько тактов?
– Ну, это вы махнули. Четверть или восьмушка, но этого вполне достаточно для внутреннего дискомфорта. Спасибо Олегу Леонидовичу – нас не уволили.
– После оркестра Лундстрема вы работали в эстрадном оркестре Всесоюзного радио Вадима Людвиковского. А затем создали знаменитый ансамбль «Мелодия». Между прочим, это был единственный оркестр, записавший несколько пластинок с Владимиром Высоцким. Как вы с ним познакомились?
– Это было в 1973 году. Однажды в Доме звукозаписи на Качалова он, уже знаменитый на всю страну актер и певец, подошел ко мне и предложил записать два диска с его песнями. Я, естественно, удивился, ведь в те времена не то что записывать, но даже исполнять Высоцкого считалось крамолой. Но он уже обо всем договорился, и, действительно, вскоре поступил официальный заказ, и руководство Всесоюзной фирмы грамзаписи «Мелодия» выписало нам наряды на запись сорока песен.
– И как вам работалось с Высоцким?
– Володя не был профессиональным композитором, он предоставил нам записи своих песен, которые сначала надо было расшифровать, а затем написать по ним партитуры, и это работа, надо сказать, не из легких. Во время долгих и утомительных сессий записи он иногда брал гитару и пел свои песни. Именно тогда мы впервые услышали песни про «польский» город Будапешт, про Мишку, которого не пустили в Израиль по пятому пункту, и массу других. И все ждали, когда будет очередной перерыв, чтобы послушать новые песни. Так он сумел превратить муторную работу в праздник, и когда она закончилась, все очень переживали.
– Дирижируя оркестром комитета кинематографии, вы, наверное, познакомились со многими замечательными артистами?
– Мне действительно в этом плане повезло. Я дружил и работал с такими великими людьми, как Андрюша Миронов, Шура Ширвиндт, Миша Казаков и многими другими. Вот, например, Миша Казаков – человек очень интересный, но сложный. Каждый раз, когда мы заканчивали очередную картину, я давал себе слово, что больше никогда с ним работать не буду. Но проходило время, и я про это забывал, потому что Миша – великий актер и ему можно простить все. Никогда не забуду, как однажды мне пришлось его обмануть. Это было во время съемок «Покровских ворот». В том месте, где Броневой вызывает скорую помощь, и героя везут в больницу, нужно было написать что-то вроде циркового галопа. Я показал на рояле Мише несколько вариантов, ни один из которых ему совершенно не понравился. Мне же казалось, что эту музыку можно интересно оркестровать, я записал придуманное нотами и принес в студию. Во время репетиции Миша зашел к нам и спросил: «Что это вы такое тут симпатичное играете?» Я говорю, что это тот же галоп, который ему уже показывал, разложенный на оркестр. Он в ответ только засмеялся…
– Вы ведь и с Андреем Мироновым тоже дружили?
– Да. Вечерами нередко выпивали, болтали о жизни, и еще у нас была общая страсть, как и у многих людей в то время, к музыкальной технике хай-фай. У него были домашние колонки «Инфинити», а у меня фантастические для того времени «Джи-би-элы». Правда, когда нашей семье понадобились деньги, я вынужден был их продать. Ну и бывало, что посидев за столом и включив аппаратуру, после очередной рюмки мы начинали выяснять достоинства и недостатки наших колонок. Для этого мы выходили из-за стола и начинали перемещаться по комнате, иногда даже на четвереньках, чтобы послушать: а как в дальнем углу звучат высокие частоты, а как в ближнем – нижние. Лариса Голубкина, наблюдая за нами, порой приходила в ужас.
– А вообще как вы относитесь к использованию в музыке электроники?
– С «электричеством» я работаю очень давно. Мое первое выступление с применением компьютера состоялось еще в конце мая 1986 года, в Доме культуры Института стали и сплавов. Хотя и задолго до появления персональных ЭВМ я общался с различными самодельщиками, и у меня всегда были какие-то совершенно невероятные ревербераторы и прочие диковинные в ту пору устройства. Очень памятен мне один случай. В 1973 году оркестр Геннадия Рождественского в Горьком впервые исполнял Первую симфонию Шнитке, и Геннадий Николаевич пригласил участвовать в премьере ансамбль «Мелодия». По замыслу композитора, симфонический оркестр играл вступление, затем наступала очередь джазового коллектива, который звучал все громче и громче и на какое-то время даже «вытеснял» симфонический оркестр, который ближе к концу, правда, брал реванш. А я в то время как раз начинал экспериментировать с электроникой и играл на модернизированном саксофоне. И когда Геннадий Николаевич послушал, что я делаю на своем электронном «чудовище», он предложил играть соло вместо ансамбля и «бороться» с симфоническим оркестром в одиночку. О том, что эксперимент удался, свидетельствовала бутылка хорошего коньяка, которую дирижер поставил мне в поезде на обратном пути.
– Последние годы вы играете в основном мейнстрим, а где же творческие поиски и эксперименты?
– Главная тенденция последних лет и у нас, и на Западе, где тоже никаких экспериментов не видно, – это движение в сторону качества. Все сходятся на том, что джаз должны играть профессионалы и так, чтобы их музыка нравилась публике. Джазмены 50-70-х годов упустили один важный момент: они перестали обращать внимание на аудиторию. Вот одна хорошо известная история. Дюк Эллингтон в 50-х годах потерял почти всю свою публику из-за экспериментов по скрещиванию негритянской музыки с симфонической, и если бы не триумфальное выступление на нью-йоркском фестивале в 1957 году, где он сыграл простой блюз, то былую популярность себе Эллингтон, наверное, вернуть бы не смог. Колтрейн со своими экспериментами пришел к тому, что его пластинки перестали покупать… Понимаете, эти новации интересны для музыкантов, но не для большой аудитории.
– Как вам кажется, есть ли в вашей душе что-то детское?
– (Смеется) Интересный вопрос… Надо подумать. Скажите, бесконечный оптимизм – это детский признак?
– Отчасти…
– Ну тогда есть. Ведь я являюсь неисправимым оптимистом.
Впрочем, Георгий Гаранян виртуоз не только на сцене, но и на кухне. Кулинария – одно из его хобби. Супруга музыканта, Нелли Закирова, выросла в Ташкенте, где закончила факультет журналистики, и привезла оттуда очень много рецептов блюд, некоторые из них теперь готовит Георгий Арамович. По признанию родственников и знакомых, особенно хорошо у музыканта получается узбекский плов, долма и азербайджанский суп пети. «Помню как-то наши друзья, – улыбаясь, рассказывает джазмен, – заказали в ресторане пети и были сильно разочарованы, тем что он оказался совсем не таким вкусным, какой пробовали у нас. Я им сказал, что так и должно быть, потому что где еще им предложат суп от Народного артиста?».
Интересно, что кулинарные достижения Г. Гараняна известны далеко за пределами его квартиры. Например, Георгий Арамович любит вспоминать, как однажды во время гастролей в Свердловске его пригласили на телевизионную передачу о кулинарии: «В студии собрали кухонную мебель, выдали продукты для плова, приготовив который, я сразу же пошел беседовать с ведущими. А когда вернулся после интервью, сковородки были пусты, съемочная группа слопала мой плов, так что я даже не успел попробовать. Потом переживал немножко: не отравил ли я кого-нибудь?». Ну а фирменное блюдо Нелли Закировой – казан-кабоб, который она научилась готовить, когда студенткой проходила практику в «Ферганской правде». Естественно, что основные кулинарные заботы по дому ложатся на плечи Нелли. Она так же, как и ее супруг, – человек творческой профессии, и поэтому в жизни ее есть много других дел и забот, кроме домашних обязанностей.
Обращаюсь к супруге музыканта:
– Нелли, ваша квартира очень хорошо обставлена и отремонтирована, кто из вас руководил этим процессом?
– Мы оба. Когда шел ремонт, мы поочередно приезжали, привозили материалы и давали распоряжения рабочим, причем, Георгий говорил одно, а я – совершенно противоположное. Строители смотрели на нас с большим недоумением. После долгих и жарких споров мы пришли к какому-то консенсусу. Правда, мне очень хотелось, чтобы кухня была покрашена иначе, но муж с дочерью устроили мне просто обструкцию. Жора сказал: «Ты хочешь из кухни сделать какой-то узбекский халат, мы тебе этого не позволим».
– Были ли в ваших отношениях романтические истории?
– Конечно были. Как-то я приехала к нему на гастроли в Брюссель, у Жоры был концерт, и мы договорились, что я сама возьму у портье ключи и поднимусь в номер. Когда я зашла в его комнату, то застыла от удивления, потому что увидела стол от одного края до другого, заставленный неимоверным количеством различных коробочек с шоколадными конфетами. А конфеты – одна из моих слабостей. Я была в полном восторге, потому что в те годы в нашей стране такие конфеты еще не продавались.
Меня очень трогает, как Жора интересуется всем, что я делаю. Даже не представляю себе, чтобы по телевизору шел какой-то мой репортаж, а Георгий его не посмотрел. Он обязательно должен увидеть и оценить все, что я снимаю. Чаще всего замечания бывают о качестве звука: «Тебя ужасно записали, что там звукорежиссер не слышит, как срезали все верха?». Хотя по поводу содержания замечания тоже бывают. Также он хочет, чтобы все в моей жизни исходило от него. Например, когда просила его научить меня отправлять письма по интернету, он сказал: «Давай я сам отправлю, у тебя не получится». Или, например, когда мы едем за границу, и я заявляю, что мне нужно взять с собой словарик, Георгий возражает, что не нужно, потому что он сам будет моим словариком, и я обо всем могу спросить у него. Такое его отношение мне тоже очень нравится.
Все члены этой замечательной семьи живут в очень напряженном ритме, практически не оставляющим времени для общения друг с другом. Но все-таки иногда получается выкроить несколько вечерних часов, которые они могут подарить друг другу. И тогда вся семья собирается или на кухне, или в гостиной.
Рассказывают друг другу о своих делах, о том, что удалось сделать или о том, что не получилось, делятся планами или спрашивают совета. Каждый из них сумел многого достичь и добиться, но им очень важна эмоциональная поддержка друг друга. Состоявшиеся люди, реализовавшиеся творческие личности не могут жить без тепла и любви родных. Здесь даже сам воздух наполнен любовью, и, наверное, поэтому всем приходящим сюда очень не хочется покидать эту сказочную ауру любви, добра и нежности.