Богословский: храм и лицедеи
На протяжении недолгой нашей прогулки мы в полной мере успели испытать нрав переменчивой московской весны. Все начиналось с солнца, и торжествующе сиял в почти голубом небе крест Храма Иоанна Богослова. Но вдруг подуло и замело. И от порывов согнулись сухие и темные ветви, заплясал снег, и Богословский переулок, отброшенный назад вздорной и властной рукой, вновь погрузился в зиму. Минут на сорок.
Циклисты рулят
Главный ориентир Богословского переулка – это старинная Церковь Иоанна Богослова, нынешнее здание которой было возведено в 1652 году. Он плотно соседствует с Театром имени Пушкина, за который требуется завернуть, чтоб в переулок попасть. Мирное это, намертво вписавшееся в городской пейзаж соседство с самого начала не задалось.
Дом № 23 по Тверскому бульвару, известный нам как театр, когда-то был каменными палатами, после – ампирным особняком. Как водится, переходил из рук в руки. Владел им князь Вяземский, бригадирша Дмитриева-Мамонова, семейство Вырубовых, статский советник Портнов. Именно при нем первый этаж здания был сдан клубу циклистов – адептов входящего в моду велосипедного спорта. Транспорт этот туго внедрялся на селе – деревенские жители велосипедистов иначе как чертями не называли. Зато в Москве к концу 1883 года общество уже насчитывало 52 члена, способствовало получению разрешений на езду по городу, организовывало, как сейчас говорят, совместные покатушки и самые настоящие гонки на ипподроме. Расцветшее сообщество в 1900-х годах пришло в упадок – появились мотоциклы и автомобили. Дом тем временем перешел к братьям Паршиным, в отличие от большинства студентов, людям состоятельным, унаследовавшим от отца-коммерсанта капиталы.
В тисках системы
В 1913 году Таиров ищет помещение для театра. Алиса Коонен показывает ему дом № 23: «…Мое внимание еще раньше привлекал здесь один особняк с красивой дверью из черного дерева. Дом казался пустынным и таинственным. По вечерам в окнах не было света. Таиров оглядел особняк и согласился, что в нем «что-то есть». Братья Паршины против необходимых перестроек не возражали, зато Церковь решительно воспротивилась такому соседству: лицедеи под боком у Храма? Увольте! С большим трудом конфликт удалось уладить. Но тлеющие угли еще разгорятся, когда (во времена победно наступившего атеизма) театр захочет расшириться за счет соседей. Пока же отступим на шаг и расскажем о Таирове и Коонен.
Алиса была одной из любимых учениц Станиславского, но жесткие рамки новаторского «режиссерского театра» сковывали ее, она не вписывалась в «систему». После восьми успешных сезонов Коонен покидает Художественный театр, уходит в неизвестность – в «Свободный театр» Марджанова. Творческий коллектив, фонтанирующий замыслами, просуществовал всего год, но именно там она познакомилась с Таировым.
Как-то после репетиции Александр Яковлевич вызвался проводить Алису до дому: «Я сухо поблагодарила его и, подозвав проезжавшего мимо извозчика, сказала, что прекрасно доеду одна. Каково же было мое удивление, когда, сев в пролетку, я увидела Таирова рядом с собой. Он вежливо сказал, что, так как время позднее, он считает своим долгом меня проводить, хотя и видит, что мне этого явно не хочется. Перебрасываясь незначительными репликами, мы доехали до Спиридоновки. Прощаясь, Таиров рассмеялся: «Говорят, Станиславский считал, что у вас своевольный, упрямый характер. Я этого не нахожу. Вы все же позволили проводить себя, хотя вам этого не хотелось, правда?» Так началась история их жизни, любви и театра, разворачивающаяся здесь, на этом пятачке, между Спиридоновкой, где жила Алиса, Большим Гнездниковским, где обитал Таиров, и Тверским бульваром, где с 1914 года поселился Камерный театр.
Тучи сгущаются
После революции, в полные анархии и творчества 20-е годы, театр Таирова переживает расцвет. «Эмоциональная жестикуляция», скульптурность персонажей, декорации в стиле кубизма, пьесы Уайльда, Лекокка, Гофмана, Расина и, конечно же, великолепная игра его жены и музы Алисы Коонен – все находит отклик и признание. («Восхитительна Анитра г-жи Коонен, ее танцы, ее дикая грация и наивная греховность – все это красиво, верно», писал театральный критик). Труппа гастролировала по Европе и в 1924 году, на пике славы, отметила свой 10-летний юбилей. Храм, меж тем, переживал не лучшие времена.
Жившие рядом Осип Мандельштам с женой видели, как в 1922-м проходило изъятие церковных ценностей. «…В Богословском переулке – недалеко от нашего дома стояла церквушка. Мне помнится , что именно там мы заметили кучку народа, остановились и узнали , что идет «изъятие», – писала Надежда Мандельштам. – Происходило оно совершенно открыто… Мы вошли в церковь, и нас никто не остановил. Священник, пожилой, встрепанный, весь дрожал, и по лицу у него катились крупные слезы, когда сдирали ризы и грохали иконы прямо на пол. Проводившие изъятие вели шумную антирелигиозную пропаганду под плач старух и улюлюканье толпы, развлекавшейся невиданным зрелищем». Театр победил: в 1933 году храм был закрыт, алтарь уничтожен, к приделу пристроили гараж, помещения приспособили под театральные мастерские. Но двинулась к закату и звезда Таирова. Правда, формально театр еще существовал, но тучи уже сгущались. Власти требовали постановки сугубо советских пьес, Таиров не вписывался, ходил по инстанциям, обвинялся в искажении русской истории… И в 1949 году вместе с Коонен получил уведомление об увольнении. Вскоре Александр Яковлевич скончался в психиатрической клинике, а Камерный театр в 1950 году стал называться Театром имени Пушкина. Алиса Георгиевна пережила мужа почти на 20 лет.
Последующую череду неудач, смену режиссеров, падение популярности театра на Тверском объясняли просто: проклятием Алисы Коонен. Мол, только в начале 1990-х, когда театр был освящен (и таким образом заодно закончилась война религии и искусства), люди видели огромную синюю бабочку – душу обретшей покой Алисы, и дело пошло на лад. Чего только не придумают фантазеры-экскурсоводы.
Дресс-код в галошах
Храм выживал непросто. В 1933 году он был спасен от сноса только благодаря вмешательству архитектора Сухова. Долго стоял полуразрушенный. В 70-х началась реставрация, но работы то и дело останавливались. Кстати, благополучному исходу неожиданно пытался способствовать живший во дворах Богословско-го переулка, по адресу Большая Бронная, 19, главный идеолог компартии Михаил Суслов, прогуливавшийся возле дома и обративший внимание на полуразрушенную церковь. Один его звонок, и появились средства, материалы, строители… Но поскольку он больше интереса к реставрации не проявлял, работы опять застыли. Дело казалось безнадежным, но в 1992 году реставрационные работы благополучно закончились и возобновились богослужения. А в 2006-м была снесена стена театра, вплотную примыкавшая к Храму Ионна Богослова.
Раз уж мы помянули члена Политбюро ЦК КПСС Суслова, грех не отвлечься от высокого искусства на небольшую байку. Живший неподалеку очевидец утверждает, что изо дня в день наблюдал такую картину: автомобиль «серого кардинала», как звали его в народе, подъезжал к подъезду, медленно открывалась дверца, и показывалась нога в галоше – галоши он носил всегда. То есть человек по части дресс-кода был твердых устоев и всяких отклонений не одобрял. И однажды, в 1982 году, группа юных неформалов была задержана и препровождена в ближайшее отделение милиции только за то, что имела глупость прохаживаться вблизи дома Суслова в драных разрисованных джинсах. Подтверждение тем нравам мы находим в соловьевском фильме «Асса», где героя, Бананана, сыгранного Сергеем Бугаевым-Африкой, арестовывают за серьгу в ухе. Фильм вышел в 1987 году, по свежеперестроечным следам. О времена.
Министерство приятных улыбок
Несправедливо было б обойти молчанием дом № 19 по Тверскому бульвару, чей острый угол знаменует начало Богословского. Угол когда-то был тупой, а само здание трехэтажным. На снимке, выложенном в интернет-сообществе «Тверской бульвар», вдоль фасада, выходящего в переулок, тянется газончик с деревьями, а само тогда еще не надстроенное здание украшено флагами и гирляндами в честь «коронования их имп. вел. государя имп. Николая Александровича и государыни имп. Александры Феодоровны». Это – дом Святополк-Мирского, «где помещалось персидское посольство». Датировано 1896 годом. Владения принадлежали княгине Клеопатре Михайловне Святополк-Мирской и мужу ее, наказному атаману Войска Донского Николаю Ивановичу. Но более генерала известен его двоюродный брат Петр, в 1904 году назначенный министром внутренних дел. Краткий срок пребывания Святополка-Мирского на этом посту (после событий 1905 года был уволен) либералы называли «эпохой доверия» и «весной русской жизни», а подведомственное ему учреждение «министерством приятных улыбок».
Капиллярная жизнь
Жил в № 19 в конце 19-го века Склифосовский – великий хирург, чье имя благодаря институту скорой помощи, названному в его честь, всегда на слуху. До сих пор популярно и выражение «Короче, Склифосовский!», впервые прозвучавшее в гайдаевской «Кавказской пленнице» из уст Никулина. Именно благодаря Николаю Васильевичу, в частности, в медицинский обиход вошло дезинфицирование инструментов и мытье рук перед медосмотром. Эти нехитрые действия позволили избежать множества осложнений.
Архитектору Александру Скокану, создателю «Золотой мили» на Остоженке, этот дом – родной, он в нем прожил всю жизнь. Гулял на Тверском, лазил по заброшенной стройке МХАТа… Скокан ностальгически вспоминает хитрые дворовые проходы, постепенно перекрываемые новостройками, шлагбаумами, заборами «капиллярную жизнь района», когда «знаток Москвы мог провести приезжего такими дворами, что гость начисто терял ориентацию».
Спешим заверить: у знатока еще есть шанс. Дворы в сторону Козихинского переулка обилием арок напоминают соты, вокруг которых снуют туда-сюда в час пик трудолюбивые пчелы. Хвала Всевышнему, есть еще где заблудиться человеку.
Прогулка подходит к концу, а мы, как всегда, ничего не успели. Вот, например, на месте невысоких жилых домов светлого кирпича, выстроенных в конце 70-х-начале 80-х, стоял дом знаменитого танцмейстера Петра Йогеля. У Петра Андреевича учились четыре поколения москвичей, и на его балах встречались прабабушки с правнучками. На одном из таких балов, кстати, Пушкин повстречал свою Натали.
За кадром
Грешно было бы не упомянуть, что в доме № 3 по Богословскому переулку в 30-е годы жила Фаина Раневская, после долгих скитаний наконец вышедшая на московскую сцену – здесь, в Камерном театре. «Да, я испорчена Таировым. Была провинциальной актрисой, служила в Ташкенте, и вдруг Александр Яковлевич пригласил меня на роль. Дебют в Москве!.. В то время Камерный театр только что возвратился из триумфальной поездки по городам Европы и Латинской Америки, и я ощущала себя убогой провинциалкой среди моих новых товарищей. …Я что-то делала на сцене – ужасно, чудовищно… Таиров молчал. Так было день, второй, третий. Потом вдруг Александр Яковлевич… почувствовал мое отчаяние и решил прибегнуть к особому педагогическому приему – стоя у рампы, он кричал мне: «Молодец! Молодец, Раневская!.. Смотрите, как она умеет работать!…» …Эти слова Таирова помогли мне преодолеть чувство неуверенности в себе. Вот если бы Таиров закричал мне тогда «не верю», я бы повернулась и ушла со сцены навсегда».
Также в доме № 3 по Богословскому переулку жил у Мариенгофа Есенин. И тут совсем бы впору опечалиться: рассказать хочется о многом, а места нет! Но на помощь приходит извечная московская путаница. Оказывается, Богословский переулок вовсе не Богословский, а Петровский. То есть он, конечно, по утверждению биографов Есенина, Богословский, но только в 19-м веке, а теперь Петровский, а до этого вообще был улицей Москвина. А тот Богословский, в котором мы сейчас стоим, назывался совсем даже Малым Кузнецким! Вы что-нибудь поняли? Нет? Значит, цель достигнута: «знаток Москвы» заставил гостя потерять ориентацию. Простите, это шутка. К бурной жизни Есенина мы еще непременно вернемся. А сейчас, бросив прощальный взгляд на малахитово-зеленый, свежий, с иголочки дом № 12А, где квартира стоит от 50 миллионов, посожалеем о том, что не успели развить безбрежную тему колористики города. Но весна только начинается, и все цветное и яркое еще впереди.