Маросейская акварель: в сумерках, в огнях, под дождем
Огни расплываются на сером фоне, придавая пейзажу элемент призрачности. Мокрый фонарь повис в небе раздвоенной, расстроенной луной. Вестником далеких планет пульсирует над головой зеленый крест аптеки. Красные огни стоп-сигналов акварельно стекают отражениями на мокрую мостовую… На Маросейку опускаются не по-зимнему умытые дождем сумерки.
Загадочный обрыв
Скажешь «Маросейка», и представляется что-то такое уютное, многолюдное, ярмарочное. Медведи с гармошками, голоса зазывал, лукавые улыбки матрешек, квас с расстегаями и прочая лепота. То самое, о чем еще в 1862 году Вяземский писал: «Русь в кичке, в красной душегрейке… Живет себе на Маросейке…».
В какой-то мере она такая и есть – с пестротой наползающих друг на друга разноцветных реклам и витрин, с людьми, раскрывшими над головами яркие купола зонтов-парашютов – вот-вот взлетят, объединенными в поток, стремительно несущийся мимо двух-, трехэтажных домиков и растекающийся в окрестные переулки – Большие Спасоглинищевский и Златоустьинский, Петроверигский, Старосадский… Не названия, а песня! А квас с расстегаями – с поправкой на время – успешно заменят кондитерская «Волконский», турецкое кафе, соперничающие между собой чебуречные и прочие многочисленные наперебой предлагающие свои кулинарные изыски заведения.
Кстати, о названиях-песнях. С этим до начала 19-го века было просто: вся улица, идущая от Ильинских ворот до Земляного вала, называлась Покровкой – по Церкви Покрова Богородицы, стоявшей до 1777 года в начале, на месте нынешнего дома № 2. В 19-м же веке часть ее, идущая до Покровских ворот, стала Маросейкой (Малороссейкой) – по малороссийскому подворью, располагавшемуся тогда на месте дома № 9, где останавливались украинские гетманы. Почему в 19-м веке Маросейка была урезана до Армянского переулка, где обрыв ее загадочен и нелогичен, история умалчивает, но так и осталось. В 1954 году, поддерживая традицию дружбы народов (как выяснилось, тщетно), в дни празднования трехсотлетия воссоединения Украины с Россией, Маросейка стала называться улицей Богдана Хмельницкого. В этом качестве и пребывала до 1990 года, когда было восстановлено старое название.
Возможно, свой отпечаток наложило имя запорожского гетмана (фигуры неоднозначной даже по части происхождения: точно известно только про мать казачку, версии же по поводу происхождения отца колеблются от шляхтича до киевского мещанина или еврея из Подолья) или просто сказалась близость Лубянки со всем грузом связанных с этим местом воспоминаний, но изнанка уютно-суетливой Маросейки разительно отличается от «лица». Так что мы с вами, как всегда, побродим за кулисами – для полноты ощущений.
Война кленов и блинчиков
Пока же начнем не сходя с места. То есть не выходя на дождь. На выходе из наземного вестибюля станции метро «Китай-город» (когда-то «Площадь Ногина») стоять комфортно и не тесно. К тому же сквозь окошки видна улица. Да и грех так скоро покидать историческое место: именно здесь когда-то была та самая Церковь Покрова Богородицы, а потом (и ныне) «дом с угловой ротондой» под № 2, построенный более 200 лет назад для графини Разумовской. Но графиню подарок не обрадовал: таким образом муж предложил ей расстаться и поселиться отдельно.
Далее здесь останавливался наполеоновский маршал Эдуард Мортье, которого даже враги называли «безупречным джентльменом». Еще современники отмечали его жизнерадостность, проявлявшуюся иногда весьма неожиданно. «Так, в 1812 году, во время штурма Смоленска, Мортье чуть было не был убит, когда ядро ударило прямо в его штаб. Провалилась крыша, но высокорослый маршал лишь разразился хохотом и прокричал солдатам… что подлецы (русские), дескать, опять в него не попали!..». Мортье также являлся героем известной истории. Именно он, имевший 1 м 95 см росту, неосторожно предложил Наполеону: «Сир, позвольте помочь, ведь я выше вас». На что незамедлительно получил ответ: «Вы не выше, вы длиннее!».
Затем здание превратилось в «доходный дом Еремеевых» с гостиницей, после революции тут было общежитие Цетросоюза, в 1971-м открылось кафе «Маросейка», а в 1975 году – построен тот самый выход из станции метро «Китай-город», который мы никак не покинем. А зачем? В его окошко хорошо виден дом № 3/13, стоящий на пересечении с Лубянским проездом с конца 1920-х годов, – «Дом трестов». В конструктивистском здании, сооруженном по проекту архитектора Цветаева, в 1935 году разместился центральный комитет ВЛКСМ. Его наследником стал Российский союз молодежи.
Если перевести взгляд правее, за плечо той парочки, что так самозабвенно прячется от дождя, то увидишь красные стены церкви Николая Чудотворца – самого старого на улице здания (1657 год). Храм давно утратил свое официальное название и назывался по-свойски, то «Никола в Блинниках»,то «Никола в Кленниках». Тут, конечно, широкое поле для дискуссий. Исследователи утверждали, что верное название «в блинниках», потому что блинами здесь как раз торговали, а кленов отродясь не было. Тем не менее к концу 19-го века в записях стали встречаться таинственные «клинники», которые после 1881 года окончательно превратились в «кленники».
Отец Сергий
Приход был небольшим и бедным, однако благодаря новому настоятелю – отцу Алексию Мечёву – в начале 20-го века стал известен всей Москве. В храм потянулись обездоленные, скорбящие, потерявшие надежду. Даже обитатели находящегося неподалеку Хитрова рынка сюда зачастили. Сам настоятель жил с семьей в маленьком деревянном домике, стоящем в церковном дворе. Сын его, Сергий, получил светское образование: медицинский факультет Московского университета, затем – словесное отделение историко-филологического. Во время первой мировой войны 1914 года был братом милосердия в санитарном поезде. А весной 1919 года Сергий был рукоположен в диаконы и стал служить вместе с отцом в Кленниках, на Маросейке, а после его смерти, в 1923 году, стал настоятелем храма и главой маросейской общины.
По прошествии четырех лет появилась «Декларация 1927 года», изданная митрополитом Сергием (Страгородским), в которой говорилось, как важно «теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и Правительством». Не склонный к компромиссам, отец Сергий Мечёв оказался в рядах «оппозиции», за что был арестован и сослан на Север. Работал на лесопилке, на строительстве плотины, но общения со своими «духовными детьми» не прерывал. В 1937 году освобожден, но вскоре чуть снова не был арестован по доносу епископа, которому открылся в своих взглядах. Около года скитался, скрытно проживал в деревне близ города Тутаева, где каждый день служил литургию. В июле 1941 года по доносу местных жителей (заподозривших в священнике немецкого шпиона) был арестован и заключен в ярославскую тюрьму. После четырех месяцев допросов и пыток его расстреляли. В августе 2000 года отец Сергий был причислен к лику святых новомучеников и исповедников российских. Тогда же канонизировали его отца Алексия Мечёва. В Храме св. Николая в Кленниках есть придел во имя святого праведного Алексия и священномученика Сергия Мечёвых.
На подошве – красный треугольник
Мы все-таки выходим на мокрую улицу, но стараемся придерживаться козырьков – нашей, четной стороны. Козырьки приводят нас, вопреки последовательности повествования, прямо под дом № 12. Запрокидываю голову и сразу получаю в лицо хорошую порцию ледяного дождя, но гордо реющий над головой российский флаг заметить успеваю. К чему бы? А, вот и объяснение: «Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков» – серьезное учреждение! Украшенный мощными колоннами, выстроенный в 1916 году архитектором Лялевичем, дом вообще к серьезности располагает: перед «наркотиками» его занимала Федеральная служба налоговой полиции. Которая, кстати, прекрасно уживалась с соседним Храмом Космы и Дамиана. Мало того, церковь эта в 2000 году получила статус домового храма Федеральной службы налоговой полиции. В качестве небесного покровителя налоговики выбрали себе Левия Матфея – одного из 12 апостолов Иисуса, ведь тот был мытарем – то есть сборщиком пошлин.
А строилось здание для товарищества резиновой мануфактуры «Треугольник», в галошах которого – блестящих, черных, с малиновой подкладкой и штампом «Красный треугольник» на подошве – ходила вся Россия. Ими даже, как мы помним, с удовольствием закусывали крокодилы Чуковского: «Мой милый, хороший, пришли мне калоши, и мне, и жене, и Тотоше…»
…Если издали Церковь Космы и Дамиана на фоне высокого министерского здания из черного стекла и бетона (1972 год) смотрится даже эффектно (подобный контраст уже не раз обыгрывался – на Новом Арбате, на Белорусской…), то вблизи зрелище душераздирающие. Творение Матвея Казакова стиснуто, ужато до предела. Вот вход, и тут бы немного воздуха – отрешиться от суеты, настроиться, но прямо за входом, с юга, нависает, закрывая небо, тяжелая черная стена. Ничего, приладились как-то. Двери то и дело открываются – в храм привычно заходят прихожане. На углу у калитки – маленькая церковная лавочка, освещенная уютным желтым светом.
Дальше – Старосадский переулок, означающий конец Маросейки. На противоположной стороне, на углу с Армянским переулком, его знаменует нарядное здание Белорусского посольства, выстроенное в 1782 году предположительно Баженовым для полковника Хлебникова, позже – усадьба Румянцева-Задунайского, всесторонне изученная нами в прошлую прогулку. В соседнем здании (№ 15) еще в конце 19-го века разместилась лечебница общества последователей гомеопатии с аптекой.
Профессорские лодыри
Гомеопатическая аптека пережила все смены властей и режимов и существует до сих пор. А мы отправимся по соседству – в мрачноватый дворовый проулок доходного дома Нирнзее – автора знаменитых «тучерезов». Узкий проход остался от исчезнувшего переулка, называвшегося в честь владельца дома № 11/4 графа Рагузинского (тот, что привез царю Петру мальчика-арапа). Когда здесь, говорят, можно было обнаружить единственный в округе уцелевший деревянный дом, рядом с которым и возвел Нирнзее в 1905 году свое строение для некоего Алексея Лобозева. Следов деревянного дома не видно, зато стоит поперек двора дом – не дом – одна фасадная стена с забитыми листами железа окнами. Говорят, давно стоит. Так что успела обрасти веселеньким граффити. Впрочем, это един-ственное, что здесь есть веселого. В стене высокой арки вазон с зеленью и доска с надписью: «Всем, кто жил в этом доме. Ушел и не вернулся. 1937–1953, 1941–1945».
С домом связана и занимательная история. Жил здесь в пушкинские времена профессор Христиан Лодер, лейб-медик короля Пруссии, основатель «анатомического театра» Московского университета, автор проекта Первой градской больницы… Кроме прочего, профессор устроил в районе Остоженки «Москов-ское заведение искусственных минеральных вод», в саду которого, на глазах у прохожих, неторопливо прогуливалиcь под музыку, попивая мариенбадскую минеральную воду, пациенты доктора. Зрелище это в сочетании с профессорской фамилией и породило слово «лодырь».
Рядом один из самых интересных домов Маросейки (№ 11), вобравший в себя часть Нарышкинских палат 17-го века. По желтоватому фасаду струится трещина. Кривая дворовая арка будто слеплена детской рукой. Кажется – необитаем, но вот в окне горит свет, да и витрины по первому этажу сияют – тут и «Удивительные вещи», и турагентство, и чебуречная, и стоматология… Пустынный двор. Нарядные наличники. Криво улыбается сползшим подоконником окно… Глюк?
Глюк и люк
Плененный в Мариенбурге, Эрнст Глюк, пастор, ученый, богослов, полиглот, был призван Петром Первым возглавить здешнюю школу (а после – гимназию). В школе учили семь языков: латинский, греческий, еврейский, сирийский, халдейский, немецкий и французский. Но прославилась она не этим. В семье пастора жила служанкой сирота Марта Скавронская, полюбившаяся русским победителям – Шереметеву, Меншикову, а затем и Петру. Последнее определило ход русской истории.
Предварительно обучив красавицу-служанку грамоте, царь повелел считать ее своей женой, и в 1712 году Марту Скавронскую короновали в Москве под именем Екатерины Алексеевны. Впрочем, насчет красавицы мнения расходятся, женщины расценивали императрицу так: «Она была мала ростом, толста и черна… Стоило на нее взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье… по всей вероятности, было куплено в лавке на рынке; оно было старомодного фасона и все обшито серебром и блестками. …когда она шла, все звенело, словно прошел наряженный мул». Но разве это главное? Зато царь (по свидетельству 1721 года) «любил видеть ее всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась… Екатерина, уверенная в сердце своего супруга, смеялась над его частыми любовными приключениями… но зато и он, рассказывая ей об них, всегда оканчивал словами: ничто не может сравниться с тобою.»
После пожара гимназия пастора Глюка переехала, в доме была открыта богадельня, лечебница, училище для бедных девиц, а после – Елисаветинская женская гимназия, которую окончила актриса Вера Марецкая, а также Мария Ульянова, знаниями не блиставшая. Ленин писал сестре утешительные письма: «С твоим взглядом на гимназию и занятия я согласиться не могу… Мне кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить. А для этого совсем не резон усиленно работать… Что за беда, если будешь получать тройки, а в виде исключения двойки?.. Иначе расхвораешься к лету не на шутку. Если ты не можешь учить спустя рукава – тогда лучше бросить и уехать за границу…»
Что сейчас творится в историческом доме с толщиной стен в 140 см, сказать трудно, а еще лет 15 назад там продавались квартиры. Вот что рассказывает очевидец: «…одну из них я посетил, намереваясь ее приобрести. Так вот к квартире той бонусом прилагалась неучтенная темная тридцатиметровая комната (ни в каких планах БТИ не значившаяся). Причем в комнату надо было спускаться по стремянке через люк в полу. Столь экзотическая планировка меня позабавила, но квартиру я все же ту не купил».
Про тех, кто жил и ушел
Нам осталось навестить двор дома № 9 (на месте малороссийского подворья), где мы обнаруживаем торжественную ограду с кирпичными столбами, оцепляющую ровно посередке двора кусок газона. Зато сбоку, за легким строительным заборчиком, трубят белые слоны, качает кисточкой китайский фонарик, вытягивают шеи задиристые петухи, и синие воины опираются на меч, присев передохнуть после битвы. Чудное, прямо скажем, зрелище в пустом вечернем московском дворе. И соседство магазинчика молодых азиатских дизайнеров, как нам кажется, всех этих чудес не объясняет.
…Мы снова выходим на такую уютную и понятную Маросейку, с шариками, огнями, витринами и уже наряженными елками. Как будто и не было ничего. Как будто за каждой стеной не скрываются истории про воинов и слонов, самоотверженных священников и красавиц служанок, про многих-многих-многих – всех тех, кто здесь жил, ушел и не вернулся.