Хранилище древностей
И поныне на Разгуляе, в начале Спартаковской улицы (дом № 2, корп 1), стоит особняк любителя российских древностей графа Алексея Мусина-Пушкина.
Дом колдуна Брюса
Первоначально в состав усадебного комплекса входили главный дом, флигели, служебные корпуса, обширный сад и пруд. Главный дом, выстроенный в 1790–1800-е гг., представляет собой монументальное здание, центр которого выделен восьмиколонным коринфским портиком на цоколе, украшенном семью арочными проемами. После пожара Москвы 1812 года здание восстанавливалось, и было дополнено ампирными элементами. Существенной перестройке и надстройке, изменившей его облик, дом подвергся в 1930-е.
Владельцем усадьбы был прославленный археограф и коллекционер Алексей Иванович Мусин-Пушкин. Здесь находилось его богатейшее собрание древних рукописей, включавшее «Слово о полку Игореве», Троицкую летопись, список Несторовой летописи XIV в., архивы историков П. Крекшина и В. Татищева, многие другие раритеты. В собрании Мусина-Пушкина отдельно были выделены минц-кабинет (нумизматическая коллекция) и живописная коллекция. В 1812-м богатейшие коллекции погибли в пожаре. Впоследствии в доме располагалась гимназия, для размещения которой были переделаны первоначальные интерьеры.
В московских слухах это здание занимает особое место. Его считали домом знаменитого колдуна и астролога графа Брюса, а доска солнечных часов на фасаде признавалась за «гроб Брюса», замурованный в стене. В советское время здесь обосновался педагогический институт, позднее – Московский инженерно-строительный институт (МИСИ), ныне Московский государственный строительный университет.
На Разгуляе
Накануне 150-летия со дня рождения Мусина-Пушкина, в 1894 году, журнал «Русское обозрение» писал: «На стене его бывшего дома, где ныне помещается гимназия, не мешало бы прибить доску с соответствующей надписью. Это воздаяние заслугам доблестного мужа послужило бы благим и назидательным примером для юношества, получающего воспитание в этом историческом доме».
Время от времени появляются скептики, сомневающиеся в подлинности сгоревшего в московском пожаре 1812 года единственного списка «Слова о полку Игореве». А вдруг разыскавший и опубликовавший этот величайший памятник древнерусской культуры граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин совершил подлог? А друзья Н. Карамзин, Н. Бантыш-Каменский, А. Малиновский помогали ему в сем непристойном деле?
За несколько месяцев до гибели Александр Пушкин ответил первооткрывателям фальшивки кружка Мусина-Пушкина: «Некоторые писатели усомнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока».
Да, трудолюбивый ученый-скептик сличит между собой десятки экземпляров первого издания «Иронической песни о походе на половцев…», екатерининскую копию, переводы с подлинника; кропотливо исследует язык «Слова» и даже ошибки языка, упоминающиеся в тексте исторические факты…
Но все это наука, которая требует обширных знаний и усердного труда. Ленивому же скептику, как, впрочем, и большинству любителей чтения, скучно да и сложно следить за рассуждениями о каких-нибудь палеографических особенностях погибшей рукописи.
Но мог ли пожелать собиратель русской старины Мусин-Пушкин подлога? Не противоречит ли сей поступок его натуре?..
Действительный тайный советник; Московского университета, Академии художеств, мастерской Оружейной палаты, Беседы любителей российского слова почетный член; Российской академии, Общества истории и древностей российских, Экономического собрания действительный член; орденов Святого Александра Невского, Святого Владимира большого креста 2-й степени и Святого Станислава кавалер граф Алексей Мусин-Пушкин побывал и церемониймейстером двора Екатерины II, и управителем Корпуса чужестранных единоверцев, и обер-прокурором Синода, и президентом Академии художеств. На службе он, зная иностранные языки, предпочитал объясняться на родном, постоянно обличал «вредную галломанию», за что имел немало неприятностей, но в то же время сыскал общее уважение и любовь за свое «благорасположение к наблюдению истины».
Достигнув высших чинов и устав от придворной суеты, Алексей Иванович поселился в родном городе, на Разгуляе, где сходятся Новая и Старая Басманные улицы, в собственном трехэтажном особняке с садом, через который протекала быстрая речка Чечера.
Знатный вельможа
Знатный вельможа всецело предался любимому делу. «Изучение отечественной истории, – признавался он, – с самых юных лет было одно из главных моих упражнений. Чем более встречал я трудностей в исследовании исторических древностей, тем более усугублялось мое желание найти сокрытые оных источники, и в течение многих лет успел я немалыми трудами и великим иждивением собрать весьма редкие летописи и сочинения».
Началом его коллекции послужил архив Крекшина, служившего комиссаром при Петре I. В ворохах купленных по дешевке бумаг, для хранения которых понадобилось несколько сараев, Мусин-Пушкин обнаружил Лаврентьевский список летописи Нестора – краеугольный камень всей дальнейшей русской историографии; журнал Петра в 27 книгах и многочисленные его собственные заметки; бумаги патриарха Никона, историка Татищева, многих иных церковных и государственных деятелей; древнейшие хартии, грамоты, письма…
С этих пор богатый вельможа стал страстным собирателем русской старины. При дворе Екатерины II дамы и кавалеры переписывали друг у друга элегантные фразы Вольтера и Дидро, зубрили диалоги из пьес императрицы, а в сырых монастырских подвалах Киева, Москвы, Новгорода гнили непрочитанными сокровища нашей культуры. Мелочные торговцы завертывали клюкву и соль в печатные и рукописные старинные листы, коих прочесть не можно.
Мусин-Пушкин, муж, в древностях российских упражняющийся, ничего не жалея, собирал драгоценные остатки народного просвещения. В провинции он имел комиссионеров для покупки старинных рукописей. На ловца и зверь бежит. Когда стала известна его страсть, настоятели монастырей и староверы, придворные чиновники и купцы стали приносить и привозить, продавать и менять, дарить и завещать ему отечественные древности.
Мусину-Пушкину удалось открыть список «Русской правды», «Поучения Владимира Мономаха», уже упоминавшуюся Лаврентьевскую летопись. Он опубликовал «Книгу Большому Чертежу» (подробное описание карты всей территории России и соседних государств XVI-XVII веков), «Русскую правду», «Духовную Мономаха». Обнаружил среди бесчисленных рукописных сборников «Слово о полку Игореве», сразу же понял его значение и издал в 1800 году.
Он собирал по тем временам уж совсем бросовый товар – черновые рукописи поэтов, мемуары современников, письма, заразив своей страстью других подвижников.
Много трудов приложил и для подготовки словаря русского языка. Академическое собрание, натолкнувшись на древнее непонятное слово, то и дело записывало в своих решениях: «Просить о сем члена академии Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, яко мужа, довольно искусившагося в древних российских летописях».
В собранных старинных рукописях русский граф дорожил не мертвой культурой, которую надобно безмолвно созерцать, а опытом, нравами, обычаями предков, мудростью, которая создавалась веками. Каждая строчка примечаний Мусина-Пушкина к публикуемым манускриптам являлась связующим звеном между прошлым и настоящим.
Явные публицистические ноты, желание исправить существующий порядок и нравы звучат в комментарии к фразе: «В дому своем не ленитеся, но все видите – не зрите на тивуна…»: «Некоторые дворяне, живущие в деревнях своих, и купечество в малых городах живущее, по древнему обыкновению воспитанное, держатся еще сего правила, что, не полагаяся на управителей, сами за всем в дому своем смотрят; но в столицах и больших городах живущие, и по новому образцу воспитанные, а паче те, коим великия богатства от родителей в наследие достались, почитая такое упражнение для себя низким, вверяют свой дом и деревни в полное распоряжение управителям и дворецким, проводя время в праздности, в лености, в неге и роскоши; отчего нередко случается, что через несколько лет не остается уже, чем управлять и распоряжаться ни им самим, ни управителям их».
Любовь к Отечеству
Народная беда – нашествие Наполеона – заставила Мусина-Пушкина забыть на время о старине. Граф отправился в свои поместья собирать ополчение для борьбы с врагом. Он выступал на сходках перед крепостными, объясняя им, что это не рекрутский набор, а «временное ополчение для устранения и изгнания неприятеля, злобно в любезное наше отечество вторгшегося».
Граф рассказывал крестьянам о своем семействе: «Старший сын служит при дворе у государя, но поступил в Петербургское ополчение, на что я его и благословил вместе с крестьянами подаренной ему деревни, посоветовав не гнаться за чином, а служить простым офицером. Второй был отпущен за две тысячи верст лечиться к водам, но теперь я послал к нему нарочного, чтобы, не мешкая, возвращался и вступил в Ярославское ополчение. Третий малолетен. Я же немощен уже, но если необходимость потребует, то не только на службу, но и на смерть готов…»
Пока старый граф собирал и вооружал ополчение, Наполеон вошел в Москву и по-хозяйски разместился в древнем русском городе. Подвалы знаменитого дома на Разгуляе, где хранилась лучшая коллекция российских древностей, оказались разграблены. Огонь довершил начатое зло. А через несколько месяцев в битве при Люнебурге был смертельно ранен картечью 25-летний Александр Мусин-Пушкин, любимый сын Алексея Ивановича, незадолго до войны принятый в Общество истории и древностей российских. Ему отец хотел завещать продолжить свои труды по разбору коллекции.
Горе подкосило старика, он медленно умирал. Но еще долгих пять лет оставался все тем же добрым, хоть теперь и нелюдимым, барином, продолжал собирать и объяснять памятники древнерусской культуры. Подвалы его дома на Разгуляе, заново отстроенного, вновь стали заполняться книгами и рукописями.