О потерянном рае, художественных корнях и запахе сирени
Долго выбирали, где бы подышать весной. Пока решили, весна взяла тайм-аут. Но не отменять же прогулку? Тем более что о встрече с Татьяной Файдыш, членкором Академии художеств, жительницей поселка Сокол в четвертом поколении, уже было договорено.
Бусины на лучах
Когда вы будете это читать, наверняка уже пригреет и зазеленеет. Пока же дует холодный ветер, деревья колышут голыми ветвями, и мы идем, подняв воротники, оставляя за спиной шум и смог Ленинградского проспекта.
– Свернем?
И вот уже пограничное пространство, где слева обычные каменные дома в рамочке тротуара, а справа ветер доносит по-деревенски простуженный лай собаки, виднеются крыши над зелеными заборами, над ними парит сероватое, ничем не заслоненное небо. Остров. Тишина. Совсем другая жизнь.
Слова Маяковского «здесь будет город-сад» затерты до дыр. Но мало кто знает, что кроме коммунистического пафоса они имели еще и вполне реальную основу: в генеральном плане развития Москвы 1918 года Иван Жолтовский и Алексей Щусев предлагали превратить город в подобие солнца, где от центра будут отходить улицы-лучи. На них, в свою очередь, планировалось, как бусины, насадить города-сады. Первым (и единственным) таким городом-садом стал в Москве поселок Сокол. В прошлом году ему исполнилось 85 лет.
Для строительства выбрали участок между селом Всехсвятским и станцией Серебряный Бор Московской окружной железной дороги – на месте рощи, поваленной ураганом 1911 года.
– Это была самая окраина Москвы, – рассказывает Татьяна. – Рядом – чистое поле, куда ходили за земляникой, опушка Серебряного бора, где собирали грибы. Наша семья переехала сюда в 30-м году с Арбата: прабабушка Анастасия Крандиевская, бабушка – скульптор Надежда Крандиевская, дедушка – архитектор Петр Файдыш, папа – скульптор Андрей Файдыш и тетя – художница Наталья Навашина-Крандиевская. Там оставались друзья, привычная жизнь и дедушкина работа. Теперь ему приходилось каждый день ездить на перекладных – на извозчике, трамвае, которые ходили как вздумается. Он по этому поводу очень переживал.
Сломанная улица
Зато для коллег Петра Петровича Сокол стал полигоном для творчества. Уж тут-то они дали себе волю. Каждая из 11 сокольских улиц, названных с легкой руки профессора ВХУТЕМАСа Павла Павлинова именами русских художников, воплощает идею движимого пространства, сформулированную Павлом Флоренским и Владимиром Фаворским. Улицы расширяли, сужали, «ломали»… Улицу Поленова, чтоб придать ощущение простора, согнули в центре под углом в 45 градусов. А серебристая листва тополей добавляла ощущение растекания пространства. Улица Сурикова, по которой мы сейчас идем, спроектированная по принципу «лестницы Микеланджело», разделена на три неравные части, каждая из которых имеет разную ширину, поэтому с одного конца она кажется очень длинной, с другого – очень короткой… Все встречались у Павлинова – там было что-то вроде мозгового центра – и обсуждали не только каждую улицу, каждый дом, но и их расположение. Чтобы на человека не давили высокие заборы, чтобы было всегда комфортно смотреть по сторонам. Так, кстати, родился замысел фирменного двухслойного зеленого штакетника: первый ряд создавал ощущение прозрачности и открытости, а второй скрывал жизнь от чужих глаз.
Штучным произведением известнейших архитекторов – Марковникова, Колли, братьев Весниных – был и каждый дом. Поморские срубы, бревна которых для долговечности проваривали в олифе, английские коттеджи, кирпичные дома с мансардами… Здесь отрабатывались новые технологии, строили впервые каркасно-насыпные дома – по типу будущих американских «сандвичей», дом из блоков, состоящих из соломы и бетона. На углу Шишкина и Саврасова впервые в качестве отделочного материала был использован розовый армянский туф, который потом украсил дом Центросоюза, построенный Ле Корбюзье на Мясницкой.
Дом Крандиевских-Файдыш особой индивидуальностью не отличался – в нем прежде находилась поселковая контора, переделанная под жилье. Вот как отзывалась о нем Наталья Навашина-Крандиевская: «Одноэтажный сруб из круглых бревен с паклей между ними – типичный деревенский дом. Но четыре комнаты, кухня, ванная. Как нужно было устать от уплотненной квартиры в Хлебном переулке, чтобы так обрадоваться затерянному в глуши домику, где ночью из пакли, шурша, лезли тараканы!» Но общими усилиями тараканов быстро вывели и навели уют. С тех пор семья так и зажила здесь.
Молодость на белом фоне
– Прабабушка, известная в начале века писательница, была прелюбопытной личностью, этакая эмансипе, – начинает рассказ Татьяна, когда мы, совершив очередной вираж, снова подходим к главной площади поселка. – Выйдя замуж, она родила троих детей. Дети получились разные и яркие. Максим Горький, с прабабушкой друживший и часто останавливавшийся в их доме, говорил: «Тетушка Настасья, вам не романы писать, а посадить вас в инкубатор, чтоб вы талантливых детей рожали». Бабушка, Надежда Васильевна, была очень одаренным скульптором. Училась в Париже, у Бурделя, вместе с Верой Мухиной. Рисовала в Школе живописи, ваяния и зодчества, где за ней, кстати, ухаживал Маяковский. Но она предпочла дедушку: говорила, что была потрясена его красотой – золотые волосы, мужественное лицо… Помню, была фотография: Маяковский в широкополой фетровой шляпе, бабушка в белом свитере и Петр Файдыш в тужурке и фуражке на лыжах в зимнем лесу. Ну, и в другие времена она лепкой портретов зарабатывала. Лепила, в частности, портрет командарма Буденного. Внешность у него на самом деле была не очень героическая, но Надежда Васильевна надела на него папаху, развернула плечи… Так родился легендарный образ. Буденный в создании портрета живо участвовал, просил его изобразить на лихом коне, и тут же демонстрировал, как это должно выглядеть, но бабушка была тверда.
Вообще, казалось бы, семья баловней судьбы. Как пел Окуджава: «Все они красавцы, все они таланты, все они поэты…» Может быть, за эти дары жизнь и была к ним так сурова? В 1943 году Петра Файдыша посадили – официально потому, что он в 14-м году был в плену. На самом же деле, по-видимому, дело было в другом. Надежда и Наталья были в Тарусе, он поехал их навестить, и как раз в тот момент туда вошли немцы.
– Вернувшись домой и сидя с двумя своими поселковыми друзьями за бутылочкой, дед имел неосторожность сказать, что немцы в Тарусе не очень-то и зверствуют. На следующий день его забрали. Мы знаем, кто на него донес. Деда гнали по всему Соколу, энкавэдэшники устроили показательный спектакль…
Космический взлет
Репрессии затронули большую часть жителей Сокола. В неприкосновенности остался известный народный художник СССР Александр Герасимов, автор такой, к примеру, картины, как «Сталин и Ворошилов в Кремле». В то время, когда жилье прочих жителей кооператива стало собственностью государства, его дом оставался единственной (в поселке, Москве, СССР!) частной собственностью. Даже Сталин, говорят, пару раз в гости заезжал – тогда, конечно, на улицу высовываться не стоило, да и к окнам было лучше не подходить.
– Вот видите, – показывает Татьяна на внушительное строение, расположившееся на углу улиц Левитана и Венецианова, напоминающее фрагмент Александровского сада, – это его дом. Кстати, улица Венецианова – самая короткая в Москве – всего 48 метров.
Честно говоря, проулок на два дома улицей трудно назвать, но, глядя на внушительную табличку с названием, невольно соглашаешься.
Казалось бы, после тяжелых времен жизнь семьи нашей героини снова пошла на взлет – ее отец, скульптор Андрей Файдыш, стал официальным «певцом космической темы».
– Не думайте, космосом он увлекся гораздо раньше, – машет рукой Татьяна. – С тех пор как ему в руки случайно попали подлинные дневники Циолковского, отец прямо-таки загорелся его идеями. А когда начались полеты в космос, понадобился официальный художник, который бы все это прославлял. Отец был уже известен. Для памятника покорителям космоса решили сделать стелу из титана, который тогда был чуть ли не дороже золота, но Хрущев лично подмахнул «добро». Отец лепил космонавтов, у нас бывали Гагарин, Комаров, Беляев, Леонов. Леонов же сам художник, и отцу было с ним очень сложно, тот по ходу работы все время давал советы – похоже, не похоже. Беляев приезжал с врачом, он уже был тяжело болен, и рассказывал о том, как Леонов вышел в космос. Рассказывал, как они приземлились и долго висели на деревьях, а их не могли найти. Гагарина я видела мельком, он только раз был на Соколе, в основном позировал отцу в мастерской.
Андрей Файдыш умер в 47 лет от инфаркта. На его мастерской, пристроенной к старому дому, и сейчас висит мемориальная доска. Жизнь продолжалась. Татьяна, мечтавшая о ребенке, в голодные для художника 90-е годы родила тройню. А через три года умер муж – лейкоз.
– И я осталась с этой компашкой одна. Ни бабушек, ни дедушек – родители рано умерли, – абсолютно никакой помощи. Был кое-какой антиквариат, картины, мебель была хорошая – продавала понемногу… Свои картинки, бабушкины вещи – она же очень популярна, скульпторов-женщин мало, и ее работы сейчас в цене. Так и крутилась. Ведь подработать живописцу нечем. Как-то расписывала для новых русских потолки, но это была разовая работа. Пошла преподавать, но Кирюша попал в больницу, серьезнейшие операции… Какое тут преподавание?
Последние могикане
Но ведь и тогда уже, наверное, можно было неплохо продать родовое гнездо и решить все проблемы?
– Что вы, меня наш садик спасал! Я туда детей выносила, и они практически жили в саду. Да и все мои подружки – поселковые барышни (теперь уже бабушки), и детки мои (теперь уже совсем большие) в основном дружат с соседскими детьми. В поселке на все праздники – Пасху, Рождество – устраивают представления для детей, с подарками, медведями, пони и клоунами. На юбилее Сокола вот все увиделись, обсудили новости: кто родился, женился, умер… Здесь же, как в деревне, все всех знают. Вот иду вчера с тяжелыми сумками, не поднимая головы, а навстречу Сергей Сергеевич Церевитинов, наш сторожил, автор монографии о поселке: «Здравствуй, Танечка! Как там Наташа поживает?» – это о моей 86-летней тетке. Всех помнит – и бабушку, и дедушку… И сразу тепло становится, несмотря на погоду.
Оазис? Да нет, и тут немало перемен.
– То, о чем я рассказываю, касается старых жителей, новые практически не общаются, – продолжает Татьяна. – Живут за семью замками, глухими заборами, пуленепробиваемыми окнами, а мы до сих пор по сельской привычке дверь не запираем. Видите, вот за нами построен какой-то дворец. Мрачный, окна, как бойницы, сам огромный, и только одно окошечко по ночам светится, и то не каждый день. Что там происходит? Тайна…
А раньше, когда там еще был деревянный дом, его купили цыгане. В самом доме не жили, разбили шатры в саду, жгли костры и пели песни. Я как-то летом, ночью, лежу с открытым окном, пахнет сирень, поет соловей, от костра дымком тянет, и песни цыганские – рай!
– Но сейчас-то уже почти все скуплено?
– Да. Например, вот эта улица – Саврасова. Вот этот домище так и не знаем, кто построил, а обитает в нем охрана. В конце улицы живет какой-то шоумен, у него там студия. Здесь, – показывает на черно-белый дом в стиле хай-тек, – какой-то архитектор. Мы их ни в лицо, ни по фамилиям не знаем. Кстати, вон видите скромный розовый домик на углу Саврасова и Врубеля? Это дом Ролана Быкова. Он единственный из переехавших оставил старый дом в неприкосновенности.
– Грустно все это?
– Конечно. Но… Я в 1992 году в нашем сокольском роддоме лежала, где все наши детки родились, на последнем этаже, и весь поселок как на ладони. И такая разруха, запустение. Новые хоть порядок навели. А наши уезжают потихоньку, сдаются, детям квартиры обеспечивают. Народ-то у нас небогатый. Соседи напротив вот продали, и теперь, как преступники на место преступления, почти каждый день приезжают – дом ругать, наверное, чтоб не так обидно было.
Кстати, весь район Сокол, а также метро названы именно в честь этого маленького поселка, на глазах расстающегося со своей историей.