Фонтанирующий август
«Лило, лило по всей земле, во все пределы…» Такое, если перефразировать Пастернака, остается впечатление после прогулки по родному городу. Сезон дождей. Конец лета. Лаврушинский переулок.
Без каноэ
Каноэ для передвижения по улицам нам не выдали, поэтому из экипировки пришлось ограничиться зонтом. Но когда толпа выплюнула нас из недр станции «Третьяковская» в Климентовский переулок, еще только слегка накрапывало. Было даже приятно стоять под теплыми редкими каплями и выбирать-перебирать Ордынки: направо Малая, налево (и еще раз налево) – Большая. Некоторое время назад мы гуляли по Климентовскому. Интересно, что с тех пор изменилось? У желтого Макдонольдса как всегда толпится разноцветная молодежь, палатки, бабушки с цветами, возвышается над переулочной суетой Храм Священномученика Климента, о котором я еще недавно писала: «Меняется все вокруг, неизменным остается одно: до реставрации Климента по-прежнему не доходят руки»… Но тут как раз нас ожидают новости: этот величественный представитель барокко теперь в строительных лесах. В сердце мешаются радость и опасение. С одной стороны, наконец-то так долго привлекающий взгляд своим осыпающимся великолепием великомученик обретет новую жизнь. С другой – не станет ли выделявшееся подлинностью здание в подновленном виде лишь одним из элементов декора на туристской тропе?
Красный, красный, красный…
Сегодня в наших планах Лаврушинский переулок – одна из немногочисленных пока пешеходных зон Москвы. Но до него еще надо добраться. Часть мостовой и без того узкой Ордынки огорожена сеткой, где идет своя жизнь – там роют и копают. В тесный промежуток между заборчиками втиснута толпа жаждущих перейти дорогу. Красный, красный, красный – упс, наконец-то! Людские потоки несутся навстречу друг другу, как потерявшиеся в детстве близнецы, но, так и не обнявшись, растекаются по противоположным тротуарам. Перейдя, наконец, улицу, расслабляться не стоит. Ведь далеко не каждому удается удержаться на досках, перекинутых через громадную лужу. Но вот и Ордынский тупик, который, несмотря на свое название, выведет нас куда надо.
На всю эту эквилибристику глядит с угла уютное двухэтажное зданьице итальянского кафе, делящего крышу с трактиром. Уж как они там уживаются? Летняя веранда трактира, затянутая в клеенку наподобие тех, что на реставрирующихся домах, – с окнами, как положено. Летняя вариация итальянского кафе, естественно, рядом. Перед желтой церковью, лицом выходящей на Ордынку, сквер, целиком укрытый кронами. Под живой крышей, пока не пропускающей дождь, молодежь чувствует себя прекрасно – на скамейках, газонах группки, едят бананы, читают, беседуют.
Арт-баня
Совершенно неожиданно невесть откуда голос простуженного саксофона. Идем на звук. За сквериком, во дворах маячит темно-кирпичное, во всем богатстве настоянных на времени оттенков – рыжий, черный, коричневый, бордо – двухэтажное здание с полукруглыми окнами, понизу обильно расписанное разноцветным граффити.
– Не знаете, что это за здание, бабушка? – спрашиваем проходящую мимо пожилую женщину.
– Кадаши, деточка. Кадашевские бани!
Славное было место. Построенные в 1905 году купцом Федором Кузнецовым, жившим неподалеку, в Ордынском тупике. Европейские бани (так они тогда назывались) славились необыкновенной парилкой, специалистами-банщиками, лучшими парикмахерами «из Зарайского района». Отделения там имелись на любой размер кошелька. И при советской власти Кадаши служили своеобразным клубом и для богемы, и для пролетариата. А потом случился затяжной капремонт…
Над дверью расписного здания надпись: Арт-салон. Но, скорее, это арт-лавочка. В небольшом помещении скучает девушка. Зеркало во всю стену отражает немногочисленные дизайнерские платья на вешалках, глядящих с полок кукол – мишек-тэдди, красоток разных мастей, ведьм и водяных. Особенным спросом у молодежи, говорит девушка, пользуется серая с мертвецой русалка в ржавой ванне.
Выходим. Слева от здания двое молодых людей что-то выводят кистью на заборе. Нет, не то, что вы подумали.
Божьи коровки среди вредных растений
Через арку, долгую, как тоннель, выходим обратно в Ордынский тупик, чтобы снова нырнуть во двор направо и уткнуться носом прямо в старинные палаты за номером 5а. Здание наполовину белое, как и положено палатам, а наполовину выкрашено в красно-белые цвета Третьяковки. Массивные полукруглые металлические двери то и дело открываются, хлопают… Здесь, похоже, без пиетета к старине расположился какой-то офис.
Вдоль палат выходим в двор-колодец: знаменитый дом № 17 по Лаврушинскому – один из первых писательских кооперативов. Это «литературное поселение» возникло благодаря идее Сталина создать писательский городок. Сначала литераторам предоставляли комнаты в знаменитом Доме Герцена на Тверском бульваре (там жил, например, Мандельштам). Молодые селились в общежитии на Покровке. А в 1937 году началось заселение огромного писательского дома в Лаврушинском переулке. Здесь можно было увидеть заходящую в подъезд Агнию Барто – «большую, грузную женщину, всегда в черном», купившего квартиру на гонорар за «Педагогическую поэму» Макаренко, рассказывающего вяжущей на скамейке соседке, что такое нить Ариадны, Катаева, стоящего в очереди за молоком Олешу… А вот Булгакову в квартире здесь было отказано, за что он и отомстил подобающим образом. Поселил в «Доме Драмлита» критика Латунского – прототип начальника репертуарного комитета Литовского, которого Михаил Афанасьевич считал виновным во многих своих несчастьях. И с удовольствием разгромил его жилище руками ведьмы-Маргариты. Времена были тревожные, у многих наготове был собранный чемоданчик на случай, «если ночью придут». Опасались доносов, мрачно шутили, жгли рукописи. Ходила байка, что в 1937 году на дверях кооператива висело объявление: «Просьба не забивать канализацию сожженной бумагой». Но и позже страсти не утихли. Гуляя с дочерью по двору, работник КГБ всерьез объяснял ей, что «в доме водится вредное растение по имени Пастернак». Кстати, с растениями во дворе небогато. Единственное зеленое пятно – стоящее ровно посередине здание теплового пункта с расписанными травкой и божьими коровками стенами. Что воплощает этот примитивизм в родовом гнезде мастеров слова и одновременно по соседству с Третьяковкой, осталось тайной.
Графиня у фонтана
Покинув божьих коровок, мы оказываемся у истока Лаврушинского переулка, который символизирует Фонтан искусств, открытый к 150-летию Третьяковки. Вода со стеклянных картин в рамах, как и было задумано, падает каскадом, но уж чересчур далеко – заливает полсквера. (Сочетание воды и искусства сегодня так и ходит за нами по пятам – бани, лужи, фонтаны…) Когда-то Лаврушинский был тупиком и не доходил до Большого Толмачевского переулка около сотни метров. В 1770-х тупик «пробили», и на перекрестке переулков появилась усадьба Демидовых – весьма величественное трехэтажное здание с колоннами, роскошными коваными воротами, – где располагался позже известный литературный салон графини Сологуб, затем 6-я мужская гимназия, а сейчас находится Научно-педагогическая библиотека имени Ушинского.
Третьяковские дрожжи
Собственно, от усадьбы Демидовых и открывается вид на весь Лаврушинский переулок – до самого Водоотводного канала, то есть Кадашевской набережной. Вся левая сторона – сплошная Третьяковская галерея. Родившаяся в доме № 10, где Павел Третьяков повесил первые приобретенные им картины, она все эти годы росла, как на дрожжах. В 1874 году возведена первая пристройка под галерею с отдельным входом. В 1882-м – вторая. 1885-й – третья. 1892-й – ознаменовался четвертой пристройкой и передачей галереи Третьяковым городу Москве. Ради пятой пристройки в 1897 году пришлось пожертвовать остатками сада. Благодаря реконструкции по проекту Васнецова и Башкирова в 1904 году Третьяковка обрела шесть новых залов и стеклянные крыши-фонари. В 1912-м на противоположной стороне переулка возведен на средства, завещанные Третьяковым, приют для вдов и сирот русских художников, в нижних этажах которого разместились научные отделы галереи. В 1932 году под хранилище экспонатов передали соседний храм Святителя Николая в Толмачах… Самая долгая реконструкция Третьяковки проходила с 1985 по середину 90-х годов, и от этого она, конечно, тоже подросла, да и на Крымский вал переехала в свое время довольно значительная часть коллекции. Тем не менее, галерее по-прежнему тесно и, по планам последней реконструкции, «квартал искусств», протянувшись от Малого Толмачевского, выйдет на Кадашевскую набережную. (Эта идея впервые была предложена Щусевым еще в 1944 году).
В окружении воды
…А пока что на углу Лаврушинского и Кадашевской зияет обнесенная забором пустота, поросшая травой. Зато по периметру участка протянуты мостки с навесом. И, когда хлынул дождь, стеной, по-настоящему, эта конструкция пришлась как нельзя кстати. Мы сидели на перилах под этой самой крышей и смотрели вперед – на фонтаны, бьющие прямо из Водоотводного канала, как будто там проплывает стая китов. На струи, бьющие вверх, дальше, из Репинского сквера. На заливаемый небесными потоками Лужков мост, на котором посверкивали замки, укрепляющие семейное счастье. Мы смотрели назад – на разноцветные зонты, по которым било и барабанило, на бегущих людей, на слегка подтопленный и плывущий очертаниями город… А потом дождь кончился и выглянуло солнце.