Слегка качая головой…
В конце 30-х гг. на Люблинских полях развернулось строительство станции аэрации, рассчитанной на очистку 500 тыс. куб. м сточных вод в сутки. Разумеется, ученый люд переориентировался на более практические вопросы.
Местная газета «Ленинский путь» сообщала 9.1.1938, что «в особых камерах из осадков будет выделяться газ-метан, хорошее топливо, а также углекислота, которая в дальнейшем будет использоваться для производства искусственного льда. А перебродивший осадок поступит на поля окрестных колхозов в качестве удобрения. Лаборатория станции уже сейчас позволяет получить из стоков деготь, парафин и другие ценнейшие материалы».
Канализационное могущество столицы прирастало не только Люблинскими полями. В 1923 г. Моссовет отпустил на подземные нужды кредит в 550 тыс. золотых рублей за счет золотого займа. В 1924 г. канализация в основном оформилась в границах Камер-Коллежского вала и даже частью вне их. Теперь сточная сеть обслуживала дома с населением в 1,15 млн. человек. Еще через 10 лет – вдвое больше; подсоединялись рабочие и промышленные районы. К концу 30-х город вырос необычайно: ежедневно в канализацию поступало количество сточных вод, по объему почти равных Москве-реке, и использовать для очистки поля орошения стало затруднительно. Появились Кожуховская станция аэрофильтрации, Закрестовская и Филевская станции аэрации – первые предприятия полной биологической очистки. В 1950 г. введена в эксплуатацию Курьяновская станция, производительность которой в 70-х гг. достигла 3,125 млн. куб. м в сутки, в 1963 г. – Люберецкая станция аэрации, мощность которой в настоящее время достигла 3 млн. куб. м в сутки. В конце 30-х гг. Москва оказалась практически полностью канализованным городом.
Там, где еще сохранялись «удобства на улице», имелись свои правила приличия. Инструкция Минкоммунхоза и Минздрава от 18.05.1965 обязывала вывозить нечистоты «по мере накопления, но не реже одного раза в месяц», при этом допускалось «наполнение выгреба не выше, чем 0,35 м до поверхности земли». Безусловно, точные измерительные приборы применяли немногие, но, как сообщает поэт Галич, общественная мысль изобрела для таких случаев специфический индикатор, имевший отдаленное сходство с колодезным журавлем – с одной его стороны в яму опускался поплавок, другая уравновешивалась гирей. Пока гиря, по образному выражению поэта, «слегка качала головой», владелец мог чувствовать себя спокойно, как только она опускалась на землю, приходилось вызывать ассенизаторов. Такая изобретательность дала автору повод для философских размышлений о высоком и низком в натуре человека: «Не все напрасно в этом мире, (хотя и грош ему цена!); покуда существуют гири и виден уровень г…на!».
В настоящее время протяженность канализационных сетей Москвы превышает 7 тыс. км (для сравнения – длина Нила составляет 6670, Амазонки – 6280, Волги – 3531 км), и мечту лучших мыслителей прошлого можно считать сбывшейся, по крайней мере, в основном. Какого бы мнения ни придерживались интуристы о московских туалетах, показатель заболеваемости брюшным тифом, который иногда завозят к нам из южных республик СНГ, не выше, чем в Париже, где нет-нет да госпитализируют несколько любителей фаст-фуда. Дальнейший прогресс гигиены зависит уже не столько от правительства, сколько от граждан, и здесь свое веское слово могли бы сказать мастера культуры, все еще ожидающие окончательной победы демократии в этом специфическом уголке публичного пространства.