За что вы Савву-то Морозова?
Дед Саввы Морозова, тоже Савва, с детства пас коров, ловил рыбу, работал ткачом на фабрике. Скопил деньжат, завел свое дело, откупился от крепостной неволи. Было это в 1820 году. Вскоре выкупил у помещика кусок земли на правом берегу Клязьмы длиной 2,3 версты, шириной 2 версты. Тот был еще делец. На фальшивой карте приписал еще по двойке, увеличив участок в 11 раз. Открыл мастерскую по производству шелковых изделий. Было у него пять сыновей и одна дочь, у младшего сына Тимофея – пять дочерей и четыре сына, младший – Савва Тимофеевич…
От нар до каморок
В Никольское – чрево будущего города Орехово-Зуево, молодой Савва наезжал часто, ведь на него, 27-летнего, после смерти отца свалились заботы по управлению гигантской мануфактурой. По числу рабочих местечко уступало только столицам – почти 27 тысяч в 1890 году! В основном все они были пришлыми. На заработки приезжали из 22 российских губерний. Не лучшие – их хозяева от себя не отпускали, скорее «дно». Можно представить, каково было управлять такой публикой. К тому же работников надо было где-то селить.
Строили Морозовы масштабно, с размахом, надежнее и лучше, чем у других.
Казармы для рабочих росли одна за другой. Вначале, конечно, попроще – большие помещения с двухярусными сплошными нарами. Затем стали возводить двух-пятиэтажные каменные здания с каморками – с электроосвещением, отоплением, водоснабжением. Жили в них бесплатно.
К 1917 году при Никольских фабриках было уже 58 казарм и 113 жилых домов.
Пресса начала прошлого века по-разному отзывалась о казармах. Господин Воронов писал: «Казармы у Саввы устроены согласно новейшим требованиям гигиены и санитарии, безопасны в пожарном отношении и содержатся в совершенной чистоте. При казармах состоят фельдшера-санитары. Большинство рабочих проживает в казармах. Тем, кто не хотел в них селиться, фабрикант выплачивал по I рублю 50 копеек квартирных в месяц на съемное жилье».
Рабочая пресса была другого мнения о казармах: «У Морозовых жилищный вопрос разрешается неудовлетворительно. Узкий и темный коридор, мелкие каморки, отделенные друг от друга перегородками, плохие печи с разведенными по дому железными трубами, отсутствие вентиляции, грязь, сырость, вонь, духота, мириады разных насекомых, немыслимая людская скученность. В одной каморке живет по две семьи. Одна семья занимает правый «угол», а другая – левый. В большинстве случаев это семьи с совершенно противоположными требованиями и образом жизни. Правый «угол» пьющий, левый – трезвый. Квартиры распределяются не по семейному положению, а по положению службы».
Четырехэтажная казарма представляла собой помещение с длинными комнатами, называемыми каморками, расположенными по обеим сторонам длинного узкого коридора. В каждой проживало по три семьи. Два семейства размещались по бокам комнаты по кроватям, третье – на полатях, которые были непременным атрибутом комнат. Это небольшой настил под потолком, в котором вырубалось отверстие под деревянную лестницу. По ней жители поднимались наверх. На полатях спали, хранили хозяйственную утварь, хотя мест для запасов было вполне достаточно. Вся мебель в комнате – хозяйская, морозовская. Железная кровать, стоящий на полу небольшой шкаф, стол и три табуретки. И так размещались больше десятка тысяч семей.
На века
Названия свои казармы получали по именам фабрикантов, их построивших: морозовские, викуловские. Крепкие, добротно скроенные, стоят они и по сей день. По сегодняшним меркам проектировщики и строители были удивительно неэкономными людьми. Зачем, спрашивается, на ореховской земле, где о землетрясениях знают лишь понаслышке, возводить такие толстые стены и даже перегородки делать из крепчайшего кирпича, а на лестницы тратить драгоценнейший во все времена металл, да к тому же украшать их красивыми вензелями и завитушками! Но так уж строили тогда – на века. И простояли бы все эти казармы еще не один десяток лет, не коснись их разрушительная мания наших современников. Это началось в конце пятидесятых годов, когда в городе пошло массовое жилищное строительство. Посчитали, что реконструкция казарм – дело слишком дорогостоящее. Сколько сил и средств было угрохано на их разрушение, но дело так до конца и не довели – качество строительства старых мастеров помешало.
Хозяева старались возвести казарму в теплое время года и при строительстве для крепости добавляли в цемент яйца, а если не успевали завершить в теплое время, и их заставали холода, то в цемент добавляли спирт.
На общей кухне стояли печи, тепло от которых уходило в стену, и они были теплые.
Вода в казармы поступала по деревянным трубам. Отопление – паровое, в каждой – своя котельная.
Главной достопримечательностью казармы были кухни – высоченные своды, большущие окна. Огромные печи топились кусковым торфом и круглые сутки сохраняли жар. А вдоль окон тянулись длинные столы, за которыми хозяйки готовили еду.
Еще одна достопримечательность казармы – куб или титан из белого, желтого металла. Его топил кубовщик – это особая должность. Жильцы приходили с чайниками в кубовую и прямо здесь заваривали чай.
Каждую казарму обслуживал персонал: уборщица, кубовщик и кухарка. Утром кухарка затапливала две печи. На длинный стол, который назывался «каток», все выносили и ставили чугуны, горшки. Когда первая печь протапливалась, кухарка ставила в нее чугуны.
В обязанности уборщицы была уборка всех помещений: коридоров, кухни, туалетов. Ежедневно с утра заметали полы. Раз в неделю их мыли, обычно это делалось поздно вечером, когда все угомонялись. Мусор из кухни выносился каждый день.
В центре коридора были умывальник – огромный, метра 2,5-3, с несколькими кранами – и туалеты: мужской и женский. Из всех комнат утром к нему спешили мужчины и женщины. Но прежде чем умыться, всем предстояла очередь в туалеты, где стояло по два морозовских унитаза – чугунные с намертво прибитыми стульчаками. Тогда не было холодильников, но был «холодный ларь» – большая комната, в которой температура всегда была низкой, со шкафами в несколько рядов. Каждой семье выделялось по одному шкафу для хранения продуктов и овощей.
За казармой находились балаганы (сараи). Они представляли собой деревянное двухэтажное сооружение с погребом на каждую комнату.
После 10 часов казарма затихала – боялись хожалого, то есть коменданта. Он присматривал за порядком: чтобы дети не баловались, не лили зря воду из кранов, не шумели, не сорили. Запрещалось женщинам стирать в кухне – для того баня. Никому и в голову не могло прийти написать, например, на стенах, что-то сломать, испортить. Порядки были строгие. Вокруг казармы – забор. Сторож присматривал и днем, чтобы не появились посторонние, а ночью ходил с колотушкой.
Самым страшным наказанием для живущих в казармах было выселение на «вольную квартиру» за провинности.
Здесь будет город-сад!
Одна из улиц носила название Театральная. Не правда ли, странное название для фабричного местечка. Дело в том, что Савва Морозов был «болен» идеей – превратить заболоченный район в культурный центр.
В честь столетия победы над французами уже после смерти Саввы был открыт заложенный им Зимний театр на 1350 мест с партером, двумя ярусами и балконами, построенный по подобию МХАТа. Три вечера подряд на сцене играли артисты Большого театра Москвы, а помогал им хор… морозовских рабочих. Дело в том, что Морозов был озабочен подъемом культуры среди рабочих. В 1902 г. приглашенный из Москвы специалист организовал самодеятельный оперный коллектив из непрофессиональных артистов. Такого в России ни у кого не было.
Рядом с театром за два года построил новую больницу для рабочих, по оснащенности, архитектуре которой не было равных в России.
В двухэтажном каменном доме был открыт «Клуб служащих» Саввы Морозова. Его посещали администрация фабрик, инженеры, врачи. За членство каждый платил пять рублей в год. В клубе играли в карты, бильярд, домино, вели шумные разговоры за столами в буфете. Для именитых гостей здесь давались свадебные и похоронные обеды. По вечерам на маленькой сцене часто ставились одноактные пьесы, водевили, в которых участвовали сыновья и дочери членов клуба. Большие пьесы на этой сцене обычно ставили артисты московских театров.
Парк народного гулянья господ Морозовых считался лучшим в Московской губернии, он утопал в зелени, был огорожен высоким забором, в середине высилась сцена с артистическими уборными под ней, рядом площадка для зрителей и буфет с врытыми в землю столами и скамейками. Там же Летний театр, в котором играли приезжие артисты. В 1918 году на сцене Летнего театра пел Федор Шаляпин.
Мать Саввы Мария Федоровна выделила 350 тысяч рублей на открытие богадельни «для призрения лиц обоего пола, сделавшимися неспособными к труду вследствие старости, болезни или увечья, а равно бедных малолетних сирот». Принимали туда тех, кто потерял здоровье, трудясь на Морозовых, сирот рабочих и служащих. Призреваемые пользовались помещением, одеждой, питанием и врачебной помощью бесплатно. Сироты обучались в школе, для богослужения в храме богадельни приглашали священника, а для заведования домом и хозяйственной частью назначался смотритель, исполняющий свои обязанности по особой инструкции. Каждый из призреваемых по своему желанию мог оставить богадельню. Исключали за неповиновение, нетрезвый образ жизни и предосудительные поступки.
Вместе с духовенством фабрики. Морозовы образовали Общество трезвости. Оно стало первым подобным обществом в России.
Морозовскую баню, вмещавшую до тысячи человек, в 1905 году рабочие приспособили для политических собраний. Трибуной была бочка, а на ней табуретка.
Рядом с Летним театром Морозовы обустроили в 1910 году первый в России футбольный стадион, на котором местная команда «Морозовцы» принимала иногородние и даже иностранные команды. Так, Орехово-Зуево стало колыбелью русского футбола.
* * *
Как-то в разговоре с рабочими Савва Тимофеевич сказал: «Вот если я проживу еще лет пятьдесят, то в Никольском у меня даже тротуары все будут золотыми»! Его называли ласково – Саввушка. Рабочие часто просили у него денег: дом ли отстроить, скотину купить, на детей – никому не отказывал. После смерти в храме села Нестерово рабочие и служащие соорудили икону «в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая 1905 года незабвенного директора правления, неустанно стремившегося к улучшению быта трудящегося люда». К слову, в Орехове-Зуеве до сих пор нет ни памятника, ни даже бюста человеку, которому город обязан своим рождением…