Дорога домой для Татьяны Малюсовой
В большой квартире Татьяны одна из трех комнат, конечно, мастерская. Мольберты, картины, пухлые папки с графическими работами. Листаю самую толстую: четкие, аккуратные работы, уверенная рука. Преобладают виды Москвы, подтверждающие старую истину: творимая художником реальность много глубже и прекраснее самой действительности.
Страж и рыцарь
– Татьяна, Москву рисуете по заказу или для души?
– И то, и другое. Как-то раз известный москвовед, поэт и писатель Юрий Гуллер случайно увидел мои работы тушью и пригласил сотрудничать в редакциях газет «Вечерняя Москва» и «Вечерний клуб», делать рисунки к его статьям о столице. С радостью согласилась. Позже познакомилась с Михаилом Зайцевым и другими журналистами, пишущими о Первопрестольной. Работа была очень интересная. Но не из легких.
Обычно мне звонили и говорили, что надо нарисовать, например, дом богатого сибирского золотопромышленника на Полянке. Немедленно срывалась с места и мчалась туда в любую погоду. За несколько часов делала рисунок и отвозила в редакцию. Если шел дождь, то еще ничего, от него можно было укрыться под большим зонтом, а вот на морозе замерзала тушь, приходилось отогревать ее своим дыханием.
Вспоминается забавный случай. Надо было нарисовать дворец в Покровском-Стрешневе. Пришлось ехать с Машкой – это моя младшая, ей тогда было годика четыре. Дворец обнесен серьезным забором, с трудом удалось отыскать потайную калитку, чтобы проникнуть на территорию. Только расположились, откуда ни возьмись – охранник. Стал гнать нас со словами: «Приезжают тут всякие, миллионы гребут!» Я чуть ли не с воплем: «Какие миллионы! Семь рублей!» (Напомню, что колготки тогда стоили семь семьдесят). Видимо, столько неподдельной тоски было в моих словах, что сердце охранника смягчилось. Бдительный страж превратился в благородного рыцаря. И когда стал накрапывать дождик, мужчина взял наш зонтик и так держал его над нами, пока я не закончила рисовать.
Хуже всего было работать на Садовом кольце – минут через пятнадцать от автомобильных выхлопов во рту появляется металлический привкус, голова тяжелеет и хочется скорее уйти.
Приходилось работать с историческими документами. Однажды получила задание нарисовать катание на лодках по Москве-реке в начале прошлого века. Надо было отыскать соответствующие фотографии, чтобы знать, во что тогда одевались люди, что было на ногах, на голове, как выглядели лодки, а также какими были берега, еще не закованные в гранитный парапет.
Дорога к себе
– Скоро в Москве должна пройти выставка «Дорога домой», организаторы отобрали несколько ваших работ. Почему у нее такое название?
– Дорога домой – очень широкое понятие. Жизнь – сложна и непредсказуема. Человек в ней не сразу находит себя. Зачастую только после долгих мытарств, проб и ошибок, кажущегося счастья, он, наконец, оказывается на верной дороге. Дороге к себе, дороге домой.
– Ну прямо как «Возвращение блудного сына» Рембранта.
– Это же вечная тема. Прислушивайтесь к голосу сердца, а не разума, и дорога сама выведет вас к дому.
– А вы сами нашли ее?
– Думаю, да. Теперь, когда дети выросли, могу рисовать только то, что хочу, – не для продажи.
Люблю с этюдником побродить по Замоскворечью, хотя сегодня все труднее найти место, куда бы не влез какой-нибудь наглый новодел, уродливый офис. Хотя справедливости ради надо сказать, что есть очень неплохо отреставрированные особняки, живописные уголки, не тронутые переделкой, которые сами просятся на холст или бумагу.
На стадии фундамента
– Художник должен на что-то жить. Конечно же, продаете свои работы? Где: в Измайлове, на Крымском валу? Или же все-таки через творческие союзы?
– Обычно через Творческий союз профессиональных художников и Международный художественный фонд, членом которых являюсь, но чаще люди просто подходят к мольберту, когда рисую, и заказывают картину. То есть она бывает продана еще до того, как успеваю ее закончить. Выражаясь терминологией вашей газеты – на стадии фундамента.
В Москве есть одно удивительное место: если идти от метро «Новокузнецкая» к центру, попадаешь на горбатый Садовнический мостик через Москву-реку. Люблю расположиться там с мольбертом, потому что оттуда открываются красивые виды. Так почти каждый, кто проходит мимо, останавливается, смотрит, а потом просит сделать для него такую же картину. Особенно если в «поле зрения» полотна попадает красивое зеленое здание, очень насыщенное по цвету, интересное по архитектуре, с башенками, надстройками – это какое-то старинное учреждение… Но я не люблю делать копии и, к счастью, теперь могу себе это позволить.
– Ваши рисунки всегда соответствуют натуре?
– Стараюсь, чтобы было так, но иногда случаются и ляпы. Знаете здание ГИРД, что на Садовом кольце, где в свое время работал Сергей Королев? Оно длинное, высокое, стоит на косогоре и потому с разных сторон имеет разную этажность. Но у меня почему-то нарисовалось ровненьким и средней этажности. А было как раз то время, когда читатели, особенно пенсионеры, любили писать отклики на публикации. Полетели письма в газету: одни утверждали, что на самом деле у здания больше этажей, другие – что меньше.
Мы едем, едем, едем…
– Расскажите о ваших квартирных перемещениях.
– Квартир было не так много, первая – бабушкина, на Новослободской, где я и родилась. У бабушки была интересная судьба, очень характерная для ее современниц. Она была десятой в семье, где уже росли девять мальчиков. Недавно узнала из Интернета, что ее отец, мой прадед, был священником в селе Красное Калужской губернии. В семье об этом никогда не говорили – времена были суровые.
Бабушка хотела учиться, но отец не разрешал: женщина должна быть хорошей хозяйкой в доме, матерью. Тогда она убежала из дома, уехала в Петербург и поступила на Бестужевские курсы. Отец ее проклял… Но братья, которые очень любили свою маленькую сестренку, помогали ей материально.
Рассказывала, что после окончания курсов надела красную косынку и поехала в село преподавать, а заодно нести в народ новомодные идеи.
– Новомодные – это революционные? Таких девушек называли «бестужевками». Ведь Бестужевские курсы были известны своими свободными нравами.
– Вы правы, но это увлечение продолжалось недолго, бабушка в шестнадцатом году вышла замуж, в достопамятном семнадцатом родились близнецы, один вскоре умер – от голода. Потом жизнь стала постепенно налаживаться, мужа пригласили на работу в Москву – стал крупным чиновником министерства. А когда в тридцать третьем умер, заразившись в поезде тифом, так как, стараясь сэкономить деньги для семьи, ехал третьим классом, его хоронил весь город. Первую квартиру, о которой уже упоминала, большую, трехкомнатную, бабушкин муж – мой дед – получил от министерства. Там они и проживали с двумя детьми и с бабушкиной подругой – они ее приютили. Позже родилась девочка, моя будущая мама.
– Да, тогда это было частым явлением. В деревнях был голод, и люди перебирались в города, в Москву особенно, устраивались у родных и знакомых. Многие потом налаживали свою жизнь, а некоторые так и оставались в приютившей их семье навсегда. Помогали по хозяйству, присматривали за детьми.
– Так и произошло с бабушкиной подругой. После войны, когда дети выросли, поженились и у них появились свои дети, квартира стала коммунальной. К тому времени отец работал в Институте физической химии им. Карпова, позже стал заместителем директора, лауреатом Сталинской премии, кажется, за работы по очистке тяжелой воды. За заслуги перед отечеством ему предоставили квартиру в новом московском районе – на улице Крупской. Это был уже 1960 год.
Время шло, я вышла замуж. Тогда папа и получил две квартиры в этом доме. В большой, где мы сейчас разговариваем, живет моя семья, а в другой, однокомнатной, на одной площадке с нами, – моя мама. Отец, к сожалению, уже ушел из жизни.
И никакой химии!
– Меня всегда интересовало, откуда у детей берется то, чего не было ни у их родителей, ни у дедов и бабушек? Я имею в виду творческие способности. Ведь ваша мама не была художницей?
– Она преподавала геодезию и картографию. Когда я увлеклась рисованием, родители сначала не видели в этом особой беды, внимания не обращали. Были уверены, что я буду химиком. Когда же увлечение стало серьезным и поглощало все мое свободное время, родители были очень этим недовольны.
– В чем-то повторилась история вашей бабушки?
– Однако я была более покладистой, и братьев не было, поэтому пришлось поступить в МГУ на химический факультет. Затем – аспирантура, защитила диссертацию. Но не рисовать не могла, и в 33 года я – кандидат химических наук – поступила в Полиграфический институт на факультет графики.
– И у Москвы появился еще один очень хороший художник…
– Ну, не знаю… Во всяком случае считаю своим долгом запечатлеть в меру сил еще оставшиеся виды неповторимо прекрасной старой Москвы. Ведь бывает так: только нарисуешь дом, через неделю идешь – его нет. А теперь, когда сын подарил очень хороший фотоаппарат, еще могу делать и художественные снимки. Вот посмотрите: это Пашков дом, вся новая Пречистенка и, конечно, Замоскворечье.
Как-то делала снимки с Большого Каменного моста и при обработке их на компьютере обнаружила, что получается очень интересный эффект, если перегнать их в фотошопе через фильтр. Показать, к сожалению, не могу, так как они сейчас на выставке-ярмарке в Монако, которая организована там в рамках года России.
– А это что за эффектная фотография? Крутой каменистый склон и взлетевшие в воздух велосипедист и его велосипед – оба отдельно друг от друга.
– Это сын снимал друга… За секунду до переломов. Они оба увлекаются горным велосипедным спортом.
– Это к вопросу о дорогах, которые нас выбирают… У вас такая спокойная красивая работа, а сыну почему-то подавай наикрутейший экстрим. Я тоже тихо-мирно пишу свои статьи, а сын сейчас лезет на Эверест. Что он там забыл?
– А мой сейчас, видно, что-то потерял на вулкане в Индонезии, куда неделю назад улетел вместе с женой. Я еще даже эсэмэски не получила. Совсем недавно вернулся из Болгарии с соревнований по маунтинбайку. Вот ракию привез. Сейчас мы ее с вами и попробуем.