Ермолаевский: музыка форм и наглые загогулины
Излазив все окрестности Бронных переулков, мы отчего-то избегали переулка Ермолаевского – вот не лежит душа, и все тут. Но рано или поздно пришлось заполнять и это белое пятно, утешаясь тем, что дорога идет через любимые Патриаршие пруды. К тому же, именно в Ермолаевском находилось Московское архитектурное общество, объединившее разнообразных, ярчайших зодчих, чьими творениями щедро насыщены окрестности. В общем, мы отправились на Пушкинскую.
Архитектурная блажь
Большей частью «нележание души» относится к последней части Ермолаевского переулка, от Малой Бронной до Благовещенского, где дома нависают над головой, стискивают – ущелье! Не добавляет уюта казенного вида гигантское здание с колоннами, возникшее на месте старинного Комиссаровского училища на стыке трех переулков. Когда идешь по уютному Трехпрудному, а впереди маячит этот серый монстр, приходится отводить взгляд.
Благо, взгляд отвести есть куда: начинается (а следуя нумерации – заканчивается) Ермолаевский особняком (№ 28), построенным Федором Шехтелем в том самом «бесстыдном стиле модерн», что «на месте флигельков… всюду запестрел» и который так осуждал Брюсов.
«Москва все переварит», говаривал значительно позже один коллега Федора Осиповича и, соглашусь, был прав. Чем страннее, чем более спорным выглядит здание сейчас, тем больше шансов у него потом оказаться в списке достопримечательностей. Так было со страдающими избытком украшений купеческими особняками, мрачным фундаментализмом сталинок, творческими поисками конструктивистов… (Вообще, в восприятии наших горожан преобладает инерция: уже отстоявшееся – хорошо, новое – плохо. Даже примечательная лишь своей непримечательностью бетонная коробка Центрального дома художника на Крымском валу была признана наследием брежневских времен и гордо противостояла попыткам ее заменить на новаторский «апельсин» Нормана Фостера, который, если бы был построен, также наверняка бы обрел ценителей). Разумеется, привыкли и даже стали гордиться затейливыми творениями Шехтеля, переложившего модерн на русский лад и сделавшего заграничную «архитектурную блажь» национальным феноменом.
По окрестностям рассеяно немало шехтелевских работ: знаменитый особняк Рябушинского на Спиридоновке с фасадом, украшенным мозаичными ирисами; построенное для Петра Смирнова на Тверском бульваре здание с эркерами, арочными проемами окон, о роскошных парадных залах которого ходили легенды; скоропечатня Левенсона в соседнем, Трехпрудном, переулке – остроконечные башенки, красные веера наличников, барельефы… Здесь старина смешалась с новейшими веяниями, и оттого нет сумрачности, а сплошной праздник души.
«Глупо, но я чист»
В полной мере воплотить свои фантазии Шехтелю удалось при строительстве собственного дома – в Ермолаевском переулке, где Федор Осипович прожил целых 14 лет (ныне посольство Уругвая). Композиция особняка динамична и состоит из разных объемов, ассиметричное здание одинаково живописно смотрится со всех сторон. Сам Федор Осипович писал в письме Н. П. Чехову (брату Антона Павловича): «…Построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу».
Федор Осипович, разумеется, захаживал – более того был одним из председателей – и в Московское архитектурное общество (МАО), находившееся здесь же, в Ермолаевском, в доме № 17, специально для того построенном архитектором Марковым. Это было первое творческое объединение московских зодчих и инженеров-строителей, созданное по инициативе архитектора Быковского в 1865 году. Занималось оно делами весьма полезными: пропагандировало, преподавало, изучало, устраивало конкурсы и выставки, издавало… Так, в 1870 году вышел первый печатный труд – «Записки членов Московского архитектурного общества о лучшем способе мощения улиц Москвы», который, возможно, не грех было бы изучить и потомкам, так эти улицы качественно мостить и не научившимся.
Последние годы жизни именитого мастера русского модерна, искавшего в архитектуре «музыку форм и радость красок» и обогащавшего этой музыкой и радостью город, прошли в борьбе за выживание. Назначенной по ходатайству Луначарского персональной пенсии в 75 рублей на содержание семьи не хватало. «Я строил Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. Глупо, но я чист», – писал Федор Осипович незадолго до смерти Сытину. Отпевали его в тогда еще стоящей на Козихе (так, напомним, назывался этот район) Церкви Святого Ермолая. Московское архитектурное общество пережило Шехтеля на шесть лет – просуществовало до 1932 года, затем здание было передано Московскому союзу художников. С 1999 года в доме размещается Московский музей современного искусства – первый в России государственный музей, целиком специализирующийся на искусстве XX и XXI веков.
Львы и Патриарх
Повторим: то, что вызывает больше всего споров, как правило, и становится потом достопримечательностью. Писал же Чуковский в своих дневниках об одном из самых знаменитых творений Шехтеля (музее Горького – особняке Рябушинского): «Самый гадкий образец декадентского стиля. Нет ни одной честной линии, ни одного прямого угла. Все испакощено похабными загогулинами, бездарными наглыми кривулями».
Такая же примерно история приключилась и с «домом со львами», который стоит в Ермолаевском переулке под № 9 и куда бравым шагом ведут экскурсантов, представляя его то местом действия «Войны и мира», то еще овевая какой-нибудь старинной историей. Меж тем, появился он уже в послевоенные годы, когда здесь, как ворчали москвоведы, «были построены маловыразительные дома для партийной элиты». Но «дом со львами» (идея «старейшины сталинской архитектуры» Ивана Жолтовского, также члена МАО, именем которого Ермолаевский назывался с 1961 по 1994 год) маловыразительным не назовешь. Хотя строился он пленными немцами в 1944-1945 годах для высшего военного состава, обычной подавляющей величественной мрачностью «сталинок» здание не отличается, а походит, скорее, на уютную старинную усадьбу, чему способствуют колонны и непременные «львы на воротах», которых, перефразируя Пелевина, в Москве больше, чем ворон. Дом был неоднократно обруган архитекторами, как «проявление ложной монументальности, подлинного мещанства в архитектуре», а позже Хрущевым, затеявшим борьбу с архитектурными излишествами.
Тем не менее, с годами львы в пейзаж вписались как влитые. Но не прошло и полувека, как тут же, в Ермолаевском переулке, 15/44, возник предмет для не менее жарких споров – жилой комплекс «Патриарх».
Сначала придумали яйцо
Как и «львы», для своего времени элитный, он рассчитан на 28 квартир с дровяными каминами, террасами, зимними садами, видом на Патриарший пруд и прочими благами цивилизации. Если бросить взгляд по направлению к Садовому, нельзя не наткнуться на его желто-белую помпезность, увенчанную странным куполом, напоминающим то ли панцирь гигантской черепахи, то ли раковину моллюска. В этот и без того запоминающийся верх булавкой воткнута копия башни Татлина, пожелавшего в свое время соперничать с создателем Эйфелевой башни. Словом, навороченный домик получился, чего уж там скрывать. Но противникам его стоит напомнить предысторию, согласно которой здесь, на углу Патриарших, могло вырасти нечто еще более экзотическое, а именно — гигантское яйцо, которое решительно намеревался «снести» в столице автор проекта «Патриарха» архитектор Сергей Ткаченко.
По легенде, которая с годами все оттачивается, идея «яйца» осенила Ткаченко и Марата Гельмана однажды в конце 90-х. «Тогда все ждали миллениума, юбилея рождения Христа, — рассказывал Гельман. — И у нас появилась идея поставить в Вифлееме родильный «дом-яйцо». Но на Земле обетованной реализовать проект не удалось». Следующая попытка возвести эллипсообразное сооружение была сделана на углу Ермолаевского и Малой Бронной, но то ли вследствие кризиса, то ли из-за несовпадения вкусов проект заказчиком одобрен не был. И уменьшенное в размерах «яйцо» укатилось с Патриарших прудов на Чистые, на улицу Машкова, где благополучно живет и здравствует, радуя глаз и привлекая туристов.
А на Патриарших появился «Патриарх», прозванный «домом-тортом» и объявленный апофеозом «кондитерской» постперестроечной архитектуры (что, впрочем, не помешало взять его в коллекцию Музея архитектуры имени Щусева, где собираются самые интересные современные проекты). Ругали его и за то, что задавливает соседей, и что желтый цвет его слишком агрессивен… Но думается, пройдет десяток-другой лет и «Патриарх» так же намертво впишется в землю Патриарших, как и прочие разного времени вызывающие недовольство современников строения. А цвет… ну что цвет? Вот гораздо более ярко желтое, чем «Патриарх», здание по Малому Патриаршему, 5, с огромной аркой и новаторски для 1930-х годов вдавленными внутрь балконами (прообразами современных лоджий) никого не раздражает, хотя не менее выбивается из традиционной для Москвы пастельной гаммы. Стерпится – слюбится, как говорится.
Уход на пике
Разбавим архитектурную тему. Если повернуть голову налево чуть не доходя до прудов, можно увидеть арку, а в арке громадные, вытянутые по вертикали буквы: п, р, а, к, т, и, к, а. Официальный адрес театра «Практика» – Большой Козихинский переулок, 30, но раз уж он попался нам на глаза, грех этот культурный феномен не заметить, тем более, что там, прямо сейчас, происходят очень важные для театра события.
«Сначала я научил его прикасаться к радикальному пространству, а сейчас он является культуроводом, диктующим старому, засохшему театральному пространству свое новое, современное видение», — говорит о художественном руководителе «Практики» Эдуарде Боякове художник Александр Петлюра. Действительно, площадка эта семь лет назад задумывалась режиссером Бояковым для поисков новой театральной стилистики, современного языка, актуальных тем… Ну, для всего того, для чего обычно создаются новые театры. Но в отличие от многих у Боякова получилось. Здесь не боялись весь вечер напролет читать стихи, завязывать импровизационный разговор со зрителем, затрагивать острые темы или вдруг выпустить к театральной публике «амбициозного пермяка-самоучку» музыканта Антона Восьмого…
А почему все в прошедшем времени? Может, и зря. Просто, по сообщению пресс-службы, «руководитель театра «Практика» Эдуард Бояков уступит свой пост режиссеру и драматургу Ивану Вырыпаеву». Но, цитируя журналиста Андрея Архангельского: «Для меня главная новость заключается не в том, что на пост худрука «Практики» приходит Иван Вырыпаев, а в том, что, находясь на пике славы и успеха, Эдуард Бояков добровольно слагает обязанности и передает управление более молодому коллеге». А вот как это объясняет сам Эдуард: «…Настал момент, когда нужно выбирать – продолжать развиваться эволюционным путем или дать этому развитию новый импульс. Я сознательно выбрал второе. Так я понимаю верность своему делу… Мне интересно создавать большие проекты… Но когда наступает момент выхода на проектную мощность, то мне хочется чего-то нового. Каким бы ни был прекрасным проект, я не должен превращаться в человека, который его обслуживает».
Зачем я все это рассказываю читателям, возможно, весьма далеким от театральной жизни? Попробуйте приложить эту историю к любой другой области, и вы поймете – красиво!
Время «Ч»
…Ой, что такое? Москву захватили инопланетяне? Их становится все больше, металлические бока победоносно блестят на солнце, они толкают ими испуганных прохожих, заставляя прижиматься к стенам…
Кто бы подумал, что это всего лишь обычный час пик. Надо переждать. Мы идем на Патриаршие Пруды, садимся за столик кафе, стоящий на тротуаре, попиваем чай со свежей мятой и ждем, когда закончатся звездные войны и вокруг снова возникнет любимый «тихий центр». О тех, кто не только ждет, но и старается этот момент приблизить, мы чуть позже непременно расскажем.